И, наконец, спросим: писатель ли этот барин, критик ли его лакей? Как говорила все та же Мамушка: «…вы уж, мисс Скарлетт, меня выслушайте. Вы ведь всего-то навсего мул в лошадиной сбруе. Ну, а мулу можно надраить копыта и начистить шкуру так, чтоб сверкала, и всю сбрую медными бляхами разукрасить, и в красивую коляску впрячь… Только мул все одно будет мул. И никого тут не обманешь».
Впрочем, если задавать еще и такие неудобные вопросы, критик, как водится, сперва устроит сцену, потом заявит, что у вас у самих в носу не кругло. И отвечать ни на что не станет, а, подобно девицам-критикессам, заявит что-нибудь эдакое, женское (вам неинтересна проза Имярек? значит, вам не нравятся просторы Тувы, на которых он рожден!), да прямо в рецензии: «Вы читаете и видите в главном герое – исключительно автора? Значит, вы не знаете и не понимаете литературу и искусство в целом. Вы воспринимаете описанные истории как мемуары? Значит, вы не знаете и не понимаете жизнь. Вы боитесь смерти и грозите автору Гаагой и российской тюрьмой за действия на Донбассе? Значит, вы не знаете и не понимаете Бога».
Что тут скажешь?.. Не знать и не понимать Бога – это, конечно, большая проблема. Но еще большая проблема – знать его, понимать и обретать в лице возлюбленного своего барина.
Сорока-ворона
Кашку варила,
Деток кормила.
Этому дала,
Этому дала,
А этому не дала.
Потешка для детей нежного возраста
Вот взять хоть сорок критических. Есть острая насущная нужда похвалить друзей и подруг, с которыми вы в одной тусовке «коктебелитесь», так и выдай им на журнальных страницах сладкой кашки-размазни, авось читатель-дурак пойдет да и купит романчик Маши или Ирочки. А ведь кроме розовеньких девочек-радфемочек, немало пишущих и графоманящих, есть и благодетели-наниматели, и покровители-спонсоры, и прочие небожители. Надо каждому дать ложечку хвалебной каши.
Сколько ни утверждай, что критика есть дело субъективное, как сейчас любят говорить в «отзывиках»: «это мое», «мне зашло», «а мне понра» – «понра» не является оценочной категорией. И тем более не является оценочной категорией «автор хороший человек, не надо его обижать». Однако мы все чаще сталкиваемся именно с этой системой оценки.
Так и критик Е. Сафронова в недавней своей статье «Не ломать, а строить» нахваливает детище одиозного председателя правления Интернационального (хорошо хоть не Межпланетного) Союза Писателей А. Гриценко, он же директор журнала «Традиции & авангард»: «В последние годы положение толстых литературных журналов становится все отчаяннее. На этом депрессивном фоне… образован новый литературный журнал «Традиции & авангард», главный редактор – писатель, публицист, литературный критик Роман Сенчин. «Традиции & авангард» – фантастика! – даже выплачивает авторам гонорары. Это выглядит несовременным». Зато каким перспективным! Для печатающихся. А выгадав на мастер-классах и премиях Петруцеллис делла Кукуцца, можно и гонорар автору выплатить, entre nous soit dit.
Тот же восторг наблюдается в «аргументированных высказываниях», когда критик Сафронова хвалит и Евгения Попова – очевидно, потому что Е. Попов возглавляет ПЕН-Центр… Доставалось вкусной каши-малаши и Антону Нечаеву, некогда бывшему редактором журнала «День и ночь», где печатали тогда Сафронову. Не обошла критикесса хвалой и расславленную повсеместно О. Славникову, управляющую премией «Дебют». Да что уж там… Отвалила каши и поэту-министру-взяточнику А. Улюкаеву. Последний случай «критики» особенно показателен.
Бывает так, что литератор получает должность чиновника – и обнаруживает в себе полную неспособность быть управленцем, «пресекая, развивать и развивая, пресекать». Ну не заточена его творческая натура под чиновничьи дела. Но позвольте, как можно счесть стихами следующее: «“Тридцать лет спустя” – поэтический дневник, первая фраза, с которой поэт обращается к публике, звучит исповедально: “На тридцать лет я дал обет молчанья, / Но уж песок в часах перевернулся”»? Е. Сафронова спешит объяснить, отчего вот это – стихи: «С “обетом молчания” покончено, но о чем писать?.. Прошло время, изменился мир, его картина стала “плоской” для давешнего энтузиаста. Характерен звукоряд “плоская” – “плотская” – “скотская”. Метаморфозы бытия и навеянный ими строй поэзии Алексей Улюкаев дважды обозначает строкой: “Какие мыльницы – такие фотки”».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу