Array Антология - Гендер и язык

Для Мардж разногласие содержит метапослание угрозы их близости, а Джон не расценивает разногласие как угрозу. Напротив, он видит в возможности выразить несогласие признак близости. Один мой информант объяснил, что он считает своим долгом – если кто-то выражает свое мнение – указать и на другую сторону вопроса. Если жалуются на чье-либо поведение, он считает, что должен объяснить, какими мотивами мог руководствоваться тот человек. Когда кто-то занимает определенную позицию, ему кажется, что надо помочь исследовать ее, проверяя на уязвимость и разыгрывая «адвоката дьявола» [42]. Джон высказывает противоположную точку зрения. Ведя себя таким образом, он считает, что оказывает поддержку, и в какой-то мере это так и есть. Но это – поддержка методом «от противного». Ее больше ожидают и оценивают по достоинству скорее мужчины, чем женщины.

Разница в подходе к согласию и возражению проявляется также и в процессе обучения. Один мой коллега распорядился, чтобы студенты его лингвистического семинара прочитали в качестве обязательной мою книгу «Я не это хотела сказать!». Затем он дал им задание составить для меня вопросы и прислал мне двенадцать из них для ответа: десять исходили от женщин и два – от мужчин. Все десять вопросов от женщин выражали поддержку или стремление изучить вопрос: они просили что-то конкретизировать, объяснить или предоставить личную информацию, например: «Вы можете дополнительно объяснить?..», «Вы можете дать другой пример?», «Различия являются биологическими или социальными?», «Откуда вы берете ваши примеры?», «Как общество изменится, если все примут ваши идеи?», «Почему вы вышли замуж за вашего мужа?». Оба вопроса от мужчин бросали мне вызов. Один спрашивал по существу: «Ваша книга во многом касается психологии; чем же вам не понравились вопросы психолога, упомянутые выше на вашем семинаре?». Другой студент задал такой вопрос: «Не относится ли большая часть материала в вашей книге скорее к области риторики и теории коммуникации, чем к лингвистике?».

Женские вопросы очаровали меня, а мужские показались дерзкими. Я поделилась этим с мужем, и он заметил: «Что ж, этого следовало ожидать». «Как так?» – спросила я. «Итак, – пояснил он, – их профессор сказал: “Вот – ваш шанс, вот – эксперт”. Тем самым он дал установку на вызов». И опять все повторилось: он тоже считал естественным выразить эксперту свои сомнения. А я, как и студентки, считаю, что возможность обратиться к эксперту – это шанс узнать новую информацию и установить личный контакт.

В чем же состоит смысл вызова? Я восприняла мужские вопросы как попытку подорвать мой авторитет. Они, казалось, намекали: «Вы ведь не лингвист», а один даже засомневался в моем толковании примера. Мне это не понравилось. С женскими вопросами все было наоборот: я почувствовала, что они укрепляют мой авторитет, и даже не была задета бестактным вопросом о моем браке – ведь он позволил мне продемонстрировать в ответе иронию и юмор. Однако возражение может быть формой уважения. Один коллега заметил, что «софтбольные» [43]вопросы бессмысленны, когда дело касается серьезной проблемы. Выражая похожую точку зрения, другой коллега сообщил о своей довольно-таки критической рецензии на книгу: «В какой-то мере ты удостаиваешь кого-то чести, сцепившись с ним (да и с ней тоже)». Я отметила, что оба мужчины выбрали метафоры противостояния – из области спорта и войны, чтобы объяснить, почему возражение (для них) явно конструктивно и в академическом общении. Не слишком отличаясь от женщин, которые видят в возражении не ритуал, а серьезное намерение, я воспринимаю его как попытку подорвать мой авторитет, а не укрепить его, «сцепившись» со мной.

Теперь мне понятно, что провокационными вопросами молодые люди пытались вовлечь меня в интеллектуальное обсуждение. Но они попали в «межкультурную» лакуну: я не получаю удовольствия от «схватки», когда чувствую, что мне лично бросают вызов, хотя, безусловно, люблю интеллектуальную дискуссию, если чувствую, что мой авторитет признают. Я оценила бы их вопросы по достоинству, будь они иначе сформулированы: «Не могли бы вы еще раз объяснить, почему вы не одобрили поведение психолога в вашем примере?» и «Не могли бы вы подробно остановиться на том, как взаимосвязаны ваша работа и область риторики и теории коммуникации?». Тогда эти вопросы говорят мне: «Я согласен с вами, но мне трудно ответить людям, которые спрашивают меня, почему то, чем я занимаюсь, называется лингвистикой. Что бы ответили вы?». Тот, кто формулирует вопросы подобным образом, получает в ответ ту же информацию, но занимает положение союзника, а не противника.