Борис Парамонов - Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова

Платонов и его герои не идут к партии. Наоборот, они хотят партию приблизить, «притянуть» к себе, хотят именем самой великой и боеспособной партии прикрыть и утвердить свою философию нищеты, свой анархо-индивидуализм, свою душевную бедность, свое худосочие и бескровие, свою христианскую юродивую скорбь и великомученичество. <���…>

Отказ от всяких личных потребностей, от любви трактуется Платоновым как нравственная проблема большевизма!

Об этой статье задним числом говорили, что это донос на Платонова. Ерунда, доносчики таких статей не пишут, так правильно в таких тонких предметах не разбираются. Гурвич не доносчик, конечно, он человек, который твердо верит в социализм как высшую ступень развития человечества, как самый верный путь к удовлетворению непрерывно растущих материальных благ и духовных потребностей самых широких народных масс. Он верит в социализм как в азбуку. И Платонов вызывает у него искреннее недоумение: как это так вышло, что под рукой этого паровозного машиниста сами паровозы превращаются в каких-то калек, – не говоря уже о начальниках депо, вроде этого Левина. Это не большевик, а нищий с котомкой, – возмущается Гурвич. Его возмущение глубоко понятно, а его умение читать и понимать сложные тексты просто восхищает. Гурвичу не хватало только одного: вот этого платоновского гениального проникновения за гладкие идеологические маски в темные бездны, в грязную подноготную коммунизма, в подлинный коммунистический ад, в котором Платонов был свой человек, природный насельник. Как Сталин. Вот почему, между прочим, Сталин не уничтожил Платонова: тирану нужен юродивый, Сталин понимал это юродство Платонова. И сам Сталин прекрасно знал, что никакого счастья человечеству коммунизм не принесет, что это – прохождение сквозь ад, ему нравилось быть Сатаной.

А вот такие доброхоты, как Гурвич, пристойные, интеллигентные люди, таких вещей сроду не понимают, даже умея читать и понимая сложные тексты. Последней сложности – или последней прямоты – они не ведают. А ведь статья Гурвича, с удовольствием повторяю, – лучшее, что было написано о Платонове в советское время.

И. Т. : Значит вы, Борис Михайлович, считаете, что Платонов был со Сталиным как бы в одной упряжке, потому тиран и пощадил писателя? Я помню вашу статью «Трава родины, или Сталь и шлак», где вы писали, что Платонов – это Сталин сегодня.

Б. П. : Это явление одного порядка в плане эстетической выразительности. Они, так сказать, стилистически едины, – по Шпенглеру. Или уже в чисто русской традиции – грозный царь и юродивый. У Сталина, кстати, еще один подобный юрод был – Лосев Алексей Федорович с его издевательской «Диалектикой мифа».

И. Т. : Но Сталин сохранял отнюдь не всегда юродивых. Замятин, Булгаков, наконец, Эренбург юродивыми не были.

Б. П. : Зато Пастернак был. А почему Сталин сохранил Эренбурга, я знаю.

И. Т. : Интересно, поделитесь, пожалуйста.

Б. П. : Эренбург в давние времена, в начале двадцатых написал фантастический рассказ «Ускомчел», что значит усовершенствованный коммунистический человек. Это был сатирический образ коммуниста-начетчика, знатока марксистских текстов. Сталин ссылался на этот рассказ в своих лекциях «Об основах ленинизма», приведя этот текст как пример правильной критики. Эренбург, сам того не ведая, попал в жилу будущему властителю: Сталин ненавидел этих грамотных марксистов. Потому что они сами его презирали как грубого технаря. Это был у него настоящий комплекс, а Эренбург его нечаянно погладил по шерсти. У него сохранилась приятная ассоциация, связанная с Эренбургом.

И. Т. : Так какой же писатель Платонов – советский или антисоветский? Что это – панегирик или сатира? Сатирический элемент у Платонова еще и как присутствует: повесть «Город Градов», например, или рассказ «Усомнившийся Макар».

Б. П. : Понятие сатиры мелковато для разговора о Платонове. Самое в нем парадоксальное: он писатель лояльный к большевикам – потому что они делают то, к чему он сам в глубинах души склонен: заменяют девок машинами. Тут нельзя не вспомнить один совсем уж чудацкий, казалось бы, текст Платонова – «Антисексус», этакая фантазия об изобретении некоей машины, которая позволяет удовлетворять половые потребности, не прибегая к содействию других лиц. В числе экспертных отзывов на изобретение приводится мнение Шкловского (явно, запал ему в душу Виктор Борисович в тогдашнее воронежское посещение).