Борис Парамонов - Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова

Гениальный текст. Вот так Чехов учил: когда пишешь о горе, не распускай слюни, будь как можно суше. Но Платонов лучше Чехова – сильнее, значительнее. Потому что у Платонова была громадная тема – коммунизм. Вот эта барахолка – это же и есть коммунизм.

И еще вот что нужно увидеть, Иван Никитич. Платоновские христиане – модифицированные христиане, не нужно искать на их лицах никаких иконических выражений. Это очень известный в России тип христиан – юродивые. «Похабы», как их иногда называли. У Платонова все юроды – и в «Чевенгуре», и в «Котловане», и в «Счастливой Москве», и в повести «Впрок», которая вызвала прямой гнев Сталина, прочитавшего этот, прямо скажем, малореалистический текст. Автор «Впрок» – приплясывающий и гундосящий юрод. Вот ответ христианской русской души на требования партии и правительства, на контрольные цифры промфинплана. Потому что с другой стороны, со стороны партии и правительства, – такие же юродивые.

И теперь я перехожу к самому интересному. В 1937 году вышел сборник рассказов Платонова «Река Потудань». Шесть рассказов в нем было: заглавный, затем «Фро» и «Бессмертие», еще «Глиняный дом в уездном саду», «Семен» и «Такыр».

Вещи – одна лучше другой. Платонов явно был реабилитирован – ему простили «Впрок», напечатанную в 1932 году. Тут анекдот случился: редактор «Красной Нови» Фадеев уезжал в отпуск, рукопись прочитал и сомнительные места подчеркнул красным карандашом. Но ничего запрещающего не сказал; сотрудники решили, что печатать можно, и весь фадеевский красный карандаш пустили курсивом. Вот в таком виде «Впрок» и попала Сталину. Конечно, громы и молнии. Но обратим внимание – никаких оргвыводов. Когда была первая встреча советских писателей со Сталиным в доме Горького, – где объявили о создании единого союза писателей, – Сталин громко спросил: «А Платонов здесь?» Платонова не было, но клевреты сообразили, что печатать его можно, он не списан. Платонов продолжал печататься – особенно в тогдашнем журнале «Литературный критик», которым руководил один интересный человек – немецко-венгерский марксист Дьёрдь Лукач, этот Нафта из «Волшебной горы» Томаса Манна. Такие сюжеты, платоновские макабрические гротески этот Нафта очень понимал. Он настоял на том, чтоб в журнале были опубликованы две художественные вещи Платонова (до этого печатались платоновские рецензии – вот этот «Электрик Корчагин», что-то о Хемингуэе). Эти два художественных произведения – уже упоминавшиеся «Фро» и «Бессмертие», причем Лукач снабдил публикацию довольно задиристым предисловием: как это так получилось, что не печатают хорошие вещи хороших писателей? Вот какой Платонов хороший, и вот мы его печатаем! А потом, в тридцать седьмом, как уже было сказано, вышел этот сборник – «Река Потудань».

Вещи, в сборник вошедшие, неоднократно перепечатывались, когда после Сталина Платонова снова начали издавать в Советском Союзе, – кроме одного: вот этого «Бессмертия», в котором герой рассказа Левин имеет ночной разговор с железным наркомом товарищем Кагановичем. Каганович после Хрущева стал персона нон грата. Но мы ведь понимаем, что в этом контексте Каганович – бесконечно убывающая величина. Кагановича нет, не существует рядом с гениальным писателем Платоновым и его героем – железнодорожным инженером, подвижником и аскетом Левиным.

И вот появилась рецензия на эту книгу Платонова, на этот его сборник «Река Потудань», состоявший из шести рассказов. Автором рецензии был критик (вообще-то театральный) А. Гурвич. Надо сказать, что это едва ли не лучший текст из написанных о Платонове. Платонов понят Гурвичем совершенно правильно – именно как юродивый. И под этим углом зрения проведен тонкий и, главное, правильный анализ Платонова и его героев.

Цитировать этот текст – одно удовольствие:

Все эти люди Платонова мертвы <���…>

Исчезающие эфемеры света и жизни [слова самого Платонова] в глазах, наполненных печалью мертвых, и рассыпавшиеся в прах кости – так описана Платоновым жизнь человека…

…Платонов называет коммунистом только того, в ком жалостливость, пассивность, смирение оказываются сильнее всех прочих чувств, того, кто способен без малейшего остатка и сопротивляемости раствориться в скорби и в отчаянии.

…его религиозное христианское представление о большевизме.

Человек, оставленный без призора и без имущества, – вот истинный богач.

Он приписал пролетариату, крестьянству, всему человечеству мироощущение нищего, сироты, бродяги.