Александр Васильев - Игры в слова. Манипулятивные операции в текстах СМИ

Собственно, ирония вполне соответствует одному из критериев манипуляции – наличию двойного воздействия: «наряду с посылаемым открыто сообщением манипулятор посылает адресату “закодированный” сигнал, надеясь на то, что этот сигнал разбудит в сознании адресата те образы, которые нужны манипулятору» [Кара-Мурза 2002: 99].

Гипертрофированный характер языковой игры в текстах сегодняшних СМИ (проявляющейся, в частности, в переизбытке иронии), целью которой считают обычно привлечение внимания адресата, следует объяснять прежде всего экстралингвистическими факторами.

Стоит вспомнить, во-первых, о тех социокультурных реалиях и артефактах, которыми ознаменовались годы перестройки и начала великих реформ, освященные странноватым по содержанию лозунгом «Разрешено всё, что не запрещено»: обилие сообщений о разного рода пришельцах, мутантах и прочих монстрах; реклама «оздоровительных гастролей» американских проповедников (бог знает каких религий) и отечественных экстрасенсов; пропаганда эзотерики и шаманизма; скоропостижное воцерковление многих высокопоставленных бывших верных ленинцев; заявления об отсутствии какого бы то ни было внешнего противника (при наличии «противников перестройки», «засевших партократов» и прочих врагов народа, т. е. неприятелей реформ); появление терроризма – и всплеск преступности, программа «500 дней» – и финансовые пирамиды, лихорадочная приватизация, демократизация, либерализация цен – и дефолт…

«Было высочайше объявлено, что главное и единственное препятствие к достижению всеобщего благосостояния – седовласый монстр по фамилии Лигачёв. …Не было смысла работать, если с экранов и газетных страниц истерически обещали, что все вот-вот и так станут получать, “как там” …Стоит только повесить Лигачёва. И отменить шестую статью Конституции. Лигачёва, правда, не повесили, но статью в конце концов отменили. А заодно, чуть попозже, – Советский Союз, старые цены, старую мораль и, под горячую руку, должно быть, еще и здравый смысл…» [Бушков 1996: 34].

В общем, поводов для «насмешки горькой» стало более чем достаточно. Однако внимание журналистов-иронистов по-прежнему сконцентрировано главным образом на предыдущем (советском) периоде отечественной истории. Вероятно, ведущая роль иронии в текстах СМИ начала перестройки и последующих лет объясняется не только тем, что: «Отмена цензуры, идеологических табу, строгих стилевых установок привели к раскрепощению традиционно-нормированного газетного языка. И многие процессы, происходящие в этот период в обществе и отражаемые языком прессы, можно объяснить как реакцию на газетный язык недавнего прошлого, как отрицание его, отталкивание от него» [Солганик 2002: 50]. Конечно, и это верно, но дело всё же не только в смене стилевых установок: последняя понадобилась лишь как форма выражения новейших политических веяний. «В середине 80-х годов сложилась уникальная ситуация, когда еще обеспеченная государственными гарантиямисистема СМИ активно включилась в демонтажглавной опорной системы советского государства– коммунистической идеологии… Идеологи реформ первого призыва с помощью средств массовой информации сумели заново переоценить восьмидесятилетнюю историю страны, подготовить людей к восприятию новой системы ценностей. Журналисты первыми… подхватили лозунги перестройки и “понесли их в массы”, подогревая общественные ожидания» [Музалевский 2007: 290].

Вот именно в этих обстоятельствах (по существу, в момент обострения информационно-психологической войны) ирония (как «переносное значение, основанное на полярности семантики, на контрасте, при котором исключается возможность буквального понимания сказанного» [Клушина 2003: 287]) стала чрезвычайно популярной. Активно используя и прецедентные тексты недавнего советского прошлого, формируют двуплановость текста: «ирония как бы узаконивает двойственность, параллельность смыслов, а значит, и двуплановость восприятия… Ирония скрывает за собой социальную оценку даже при кажущейсяобъективированной подаче фактов» [Клушина 2003: 288].

Неоднократно и вполне квалифицированно рассматривал социально-пропагандистские интенции и эффекты всепоглощающей и всеразъедающей иронической волны в СМИ последних советских, а также послесоветских лет Ю. Поляков (которого, кстати, самого не без оснований называют классиком современной иронической прозы (например, [Крымова 2006: 422])). Интересно, между прочим, наблюдать, как менялись его оценки этих феноменов по мере хронологии событий, охватывавших страну: сначала – СССР, затем – Россию…