Евгений Жаринов - От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

– Бедные язычники, не ведающие благодати, – запричитал с грустью старый отец Егиус.

– А алтарный камень у нас в часовне тоже из кургана, – добавил вдруг мальчик по имени Джильберт.

– Что?

– Закрой рот, – грубо вмешался кузнец. – Он хочет сказать, сэр, что мы взяли один из камней среди тех, что лежали за курганом, большой такой, знаете ли, кусок мрамора, и отец Егиус освятил его – в этом ведь ничего дурного, правда?

– Да, прекрасный получился алтарь, – сказал отец Егиус, кивая в знак согласия головой и улыбаясь, но не успели отзвучать его слова, как вновь из комнаты наверху послышался стон. Старик склонил голову и быстро зашептал молитвы.

– Да и Вам следовало бы помолиться, – сказал Фрейга, глядя на чужака-проповедника. И тот покорно склонил голову и тоже начал произносить какие-то священные слова, время от времени поглядывая искоса на графа.

В огромном замке Киип тепло было только у камина, поэтому на ночь никто никуда не ушел, и заря застала почти всех у очага: отец Егиус трогательно свернулся калачом, как маленькая состарившаяся полевая мышь в зарослях тростника, чужак же проповедник разлегся в углу, сложив руки на огромном животе, граф Фрейга лежал так, будто упал навзничь, неожиданно пораженный ударом врага в смертельном бою. Его люди сгрудились вокруг него, постоянно вскрикивая во сне или непроизвольно вздрагивая. Фрейга проснулся первым перешагивая через спящих, он направился прямо к лестнице, ведущей к комнате, расположенной наверху.

Повитуха Ранни встретила его в небольшой прихожей, в которой несколько девушек спало вповалку вместе с собаками на сваленных в кучу овчинах.

– Нет еще, граф, – сказала повитуха.

– Но уже две ночи прошло, – без всякого почтения произнесла женщина. – Ей трудно, надо же и отдохнуть когда-нибудь?

Фрейга повернулся и начал тяжело спускаться вниз по скрипучим ступеням. Он чувствовал превосходство повитухи, и это тяжелым грузом легло на его плечи. Весь прошедший день лица женщин замка были серьезны, сосредоточены, и никто из них не обращал на графа никакого внимания. Он был выброшен из их мира, выставлен на холод и поэтому потерял в этой жизни всякое значение. И ничего он не мог поделать с этим. Граф подошел к дубовому столу, сел, положил свою голову на руки и стал думать о Галла, своей жене. Ей исполнилось всего семнадцать, а поженились они десять месяцев назад. Он думал о ее круглом белом животе. Фрейга пытался представить лицо жены, но у него ничего не получалось, и только привкус бронзы во рту усиливался с каждым мгновением. «Дайте поесть!» – взревел граф и со всей силой ударил кулаком по столу – весь замок проснулся в одно мгновение, словно рассеялись последние чары предрассветных часов. Забегали вокруг мальчики-слуги, залаяли и заскулили псы, меха тяжело задышали на кухне, мужчины стали потягиваться и сплевывать на еще не потухший огонь. Граф продолжал сидеть за столом, закрыв свою голову руками.

Женщины по одной, а иногда по двое, начали спускаться вниз, чтобы погреться немного у камина, а заодно и перекусить чего-нибудь. Их лица были по-прежнему суровыми, и они говорили только друг с другом, не обращая внимания на мужчин.

Снег перестал, а ветер продолжал по-прежнему дуть с гор, наметая огромные сугробы, и был он таким жестким, холодным и жгучим, что, казалось, стоит только глубоко вздохнуть – и тебя полоснет по горлу острым ножом.

– А почему все-таки слово Божье не достигло ушей этих безбожников, приносящих овец в кровавую жертву своим идолам? – это был голос толстобрюхого проповедника, который обратил свою речь к Отцу Егиусу и парню с воспаленными глазами по имени Стефан.

Они молчали, не зная, что ответить важному гостю, ибо не были уверены в том, значение слова «жертва».

– Они убивают ведь не только овец, – осторожно начал Отец Егиус.

– Что правда, то правда, – улыбнулся Стефан и закивал головой.

– Что вы имеете в виду? – голос чужака был строгим и требовательным. Отец Егиус явно струсил слегка и поэтому примирительно добавил:

– Они убивают еще и коз.

– Овцы, козы – какая разница? А откуда вообще взялись эти язычники? Почему им позволено жить здесь, в христианском мире?

– Да потому что народ этот жил здесь всегда, – недоумевал старик-священник.

– И Вы даже не попытались обратить их в истинную веру?

– Кто? Я?

Это была хорошая шутка – и все представили на мгновение, как маленький священник с трудом карабкается по горным тропам, дабы обратить язычников в христианство – дружное веселье на какое-то время воцарилось в холодном зале. Не страдая тщеславием, Отец Егиус все-таки почувствовал себя задетым и поэтому сказал с чувством ущемленного достоинства: