Евгений Жаринов - От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

пытался оправдаться, объясняя проповеднику, что в его приходе не было заметно ни одного одержимого, за исключением, может быть, графского барана, у которого, действительно, один глаз был желтым, а другой – голубым и который так боднул беременную девку, что у той случился выкидыш, но барашка сразу же окропили святой водой, и после этого он уже никому не причинял никаких хлопот, став послушной и доброй скотиной; девку же, которая понесла ребенка во грехе и вне брака, выдали в конце концов за доброго крестьянина из Бары, и она родила супругу своему пять христианских душ, радуя его этими подарками каждый год. «Ересь, похоть, невежество!» – продолжал причитать проповедник. Пред ужином ему понадобилось целых двадцать минут, чтобы барана, убитого, зажаренного и поданного к столу руками проклятых им еретиков. «Что же он хочет, – думал Фрейга, – он действительно ожидал встретить здесь изобилие?

Зимой? И не увидев такого, считает, что перед ним язычники, каждый раз называя нас арианами? Видно, святоша в своей жизни ни разу не встречал настоящего варвара, особенно из того племени низкорослых и смуглых людей, что живут близ Малафрены и дальше за горами? Нет – ни одна вражеская стрела не свистела еще над этой головой. А жаль – она бы в мгновение ока научила бы святого отца отличать язычников от истинных христиан».

Таковы были мысли лорда и графа Фрейга.

Когда гость замолчал наконец и перестал хвастаться, граф обратился к мальчику, который лежал рядом с ним, положив подбородок на ладони: «Джильберт, подари нам песню». Мальчик улыбнулся, быстро сел и без всякой подготовки начал петь, выводя своим высоким приятным голосом сладкие звуки.

Он пел о великом Александре, и песнь начиналась неожиданно где-то на половине, но это не имело никакого значения, ибо каждый знал ее наизусть от начала и до самого конца.

– Почему вы позволяете воспевать языческого царя? – спросил гость.

Фрейга оторвался от своих мыслей и поднял голову.

– Александр Македонский – это король христианского мира.

– Нет! Он был греком и идолопоклонником.

– Видно, Вам известна какая-то другая песня, – вежливо возразил граф, – потому что мы поем о том, что Александр осенил себя крестным знамением и призвал имя Господа.

Люди графа понимающе улыбнулись друг другу.

– Может быть, Ваш слуга споет нам нечто получше, – добавил Фрейга с выражением искренней вежливости и почтения. И слуга проповедника, не торопясь, гнусавым голосом начал выводить церковный гимн о неком святом, который двадцать лет жил в доме своего отца совершенно неузнанным и ел объедки. Сам Фрейга и его домочадцы завороженно слушали всю эту историю: новые песни редко бродили этими дорогами. Но певец неожиданно замолчал, прерванный странным пронзительным стоном. Фрейга вскочил на ноги и стал напряжённо всматриваться во Тьму, которая завладела уже всем залом. Потом он посмотрел на своих людей и увидел, что те даже не пошевелились, а продолжали сидеть на своих местах, напряженно смотря на своего господина. И снова слабый стон донесся из комнаты наверху. Молодой граф вновь сел на свое место. «Допойте песнь«, -коротко сказал он, и слуга проповедника не столько пропел, сколько пробормотал остаток гимна. Безмолвие, как бездна, поглотило последние звуки.

– Ветер усиливается, – тихо сказал кто-то.

– Да, суровая зима.

– Снег спустился вчера с гор от самой Малафрены, и теперь его навалило по пояс.

– Это все их происки.

– Кого? Егиуса?

– Помнишь ту овцу со вспоротым брюхом, которую мы нашли прошлой осенью? Касс сказал еще, что это дурной знак – ее убили для Одина.

– А кто в этом сомневается?

– О ком вы толкуете там? – вмешался в разговор странствующий проповедник.

– О горцах, господин проповедник. О язычниках.

– А что это – Один?

Все затихли и наступило глубокое молчание.

– Вот что, сэр, сейчас не время говорить об этом.

– Почему?

– Потому что сегодня ночью лучше говорить о святых вещах, – заметил с достоинством Касс, местный кузнец, который мимоходом бросил взгляд наверх, туда, откуда доносились стоны, но другой, молодой парень с воспаленными, вдруг забормотал неожиданно:

– У кургана есть уши, и курган все слышит…

– Курган? Ты имеешь в виду тот самый холм у дороги?

И снова молчание воцарилось в зале.

Фрейга повернул голову и внимательно посмотрел на проповедника.

– Они убивают в честь Одина, – зазвучал его мягкий голос, – прямо на камнях, что лежат за курганами. Но что зарыто в самих курганах – не знает никто.