Владимир Колесов - История русского языка в рассказах

Так, не обращая внимания на значение слова, последовательно разбирая различные изменения его фонетической формы, мы получили возможность отыскать его иноземных родственников, сначала самых близких, славянских, затем все более дальних — балтийских и наконец самых дальних: латинский, греческий, немецкий. А теперь легко соотнести волмину и с другими словами, известными в древнерусском языке. В одной русской рукописи, переписанной в XII веке с чешского оригинала, находим: «Положу в пустыне соснь, улъми букошь вкупе» (сосну, вяз и бук вместе). В самом древнем списке русской летописи, составленном в XIII в., под 1231 годом, рассказывается о голоде в Новгороде, когда до того дело дошло, что «иные мох ели, уш (какие-то цветы), сосну, кору липову и лист ильм, кто что замыслит». Слово ильм попадается здесь в таком соседстве, что никаких сомнений в его растительном происхождении не возникает. Да и объяснить его довольно просто, потому что русское диалектное ильма, украинское ілем, чешское jilem, польское іlm одинаково обозначают все тот же вяз. Это славянское слово, но уже не славянского происхождения, оно вторично заимствовано из латинского ulmus через германское посредство. И улом, и илем — одинаково поздние заимствования, но исконная славянская форма также сохранилась в глухом новгородском углу XII века и дошла до нас в своем первозданном виде. Такие случаи бывают: чужое кажется лучше, ан и свое в запасе есть!

Что еще важно для понимания истории языка — это хронология. История слов вроде нашей волмины помогает установить последовательность звуковых изменений во времени и в пространстве (по говорам). Один этап изменения следует за другим, и каждое изменение определяется общим поступательным развитием языка вообще. Вот как в нашем случае: сначала сравниваем со славянскими языками, потом с балтийскими, наконец с прочими индоевропейскими, которые отошли от славянских много тысяч лет назад. Соответственно и история русского языка может быть опрокинута в прошлое неимоверно далеко. Мы говорим о современномрусском языке, который сложился в XVIII веке; мы говорим о среднерусскомязыке, который сложился в конце XIV века; мы говорим о древнерусскомязыке, который является общим для русского, украинского и белорусского языков предком и выделился из древнеславянскогов конце X века или в начале XI века; мы говорим о балтославянскомязыке, который существовал полторы тысячи лет назад, и т. д. Каждый период развития языка по-своему интересен, имеет свои особенности, и каждый из них так или иначе сохранил частицу прошлого, след истории, что-то неуловимо свое, что всегда помогает ученому определить время и место рождения слова.

Каждый язык изменяется по-своему. И после изменения всегда остаются следы прошлого. То в произношении слов, то в чередованиях звуков...

Вот, например: друг — друзья — дружеский... Почему в одном и том же корне — разные фонемы? И фонемы ли?

Такие чередования звуков называются историческими. Исторические — значит принадлежащие прошлому, мертвые. Мертвые же потому, что они не являются фонетическими. Да, но фонетические значит звуковые. Следовательно, перед нами — не звуковые чередования звуков? Странно...

Однако ничего странного в этом нет. Разве вам не попадались плохие красные чернила? А ведь с точки зрения древнерусского языка это сочетание слов весьма странно. Красный — это ‘прекрасный’. Чернила могут быть только черными. Что же касается слова плохой, то оно имело массу значений, но по отношению к предмету всегда обозначало ‘худой, ветхий’. Плохие красные чернила на русском языке пятисотлетней давности значило бы ‘худые прекрасные чернила’. Ну как, не странно ли?

То же самое и с «незвуковыми» чередованиями звуков. Когда-то эти чередования были обычными чередованиями звуков в определенных позициях; вот как, например, в современном русском языке чередуются [о] под ударением, [а] перед ударением, [ъ] за ударением: [во́ды] — [вада́] — [на́-въду]. Каждый раз, когда меняется позиция (под ударением — перед ударением — за ударением), каждое [о] становится то [а], то [ъ].

Чередования мертвые, исторические также представляют собою чередования звуков, хотя давно уже не определяются позицией. В этом-то все дело: не определяются позицией — значит, не имеют фонетического значения.