Владимир Колесов: История русского языка в рассказах

Жара душит и его. Он с завистью следит за соседями, которые тянут какое-то питье прямо из кувшина. Часто чешет спину о косяк двери, морщится, кряхтит. У кафтана закатаны рукава, верхняя пуговица расстегнута. Жарко...

И на поля листов рядом с переписываемым текстом ложатся его собственные слова, слова изнуренного жарой и болезнями человека.

...покушати писати новымъ черниломъ...

...о горе свербить...

...охъ знойно...

...чрес тынъ пьють а нас не зовуть...

...ох свербит...

...полести мытъся...

...о святой Никола пожалуй избави коросты...

...шести ужинатъ...

...родиша свиния порошата...

Так и дошли до нас эти заметки древнего писца. И на основании их мы можем говорить об особенностях речи псковича второй половины XIV века.

О каких же особенностях?

Во-первых, о произношении слов. В этих заметках отражено русское полногласие (в словах короста и поросята) и типичная особенность псковских говоров — смешение согласных с и ш ; сравните: шести вместо сести и порошата вместо поросята. Если же сравнить с другими, более грамотными текстами того же времени, можно увидеть, что слово сести писалось иначе, с буквой «ять»: сѣсти. Значит, псковичи в XIV веке вместо древнего ие произносили, как и мы теперь, звук е. А оглушение звонких согласных? Полести вместо полезти , чрес вместо чрез.

Во-вторых, о морфологических особенностях. Неопределенная форма еще оканчивается по-старинному на - ти: покушати, писати, полести, шести, т. е. покушать, писать, полезть, сесть. И повелительная форма так же: избави равно нашему избавь.

А третье лицо единственного числа употребляется с древним мягким окончанием -ть: свербить, пьють, зовуть. Мы теперь говорим иначе: свербит, пьют, зовут. И даже поддразниваем рязанцев, которые нет-нет да и произнесут как бы по-древнерусски с -ть : «У нас в Рязани пироги с глазами: их ядять, а они глядять!» Когда-то только так по всей Руси и говорили. И наш писец — тоже.

Но вот же у него и твердое окончание: мытъся, ужинатъ!

Напрасно торопитесь. Посмотрите внимательно, разве это формы третьего лица? Конечно же, нет. Мы и переводим их не формой настоящего времени, а неопределенной формой, вот так: полести мытъся — пойти помыться, шести ужинатъ — сесть ужинать.

Это очень старые формы особого глагольного наклонения — достигательного. Глаголы в достигательном наклонении обозначают конечную цель действия: (пойти) чтобы помыться — это и есть мыться, (сесть) чтобы ужинать — это и есть ужинать. Вот какой архаический язык звучал еще в эпоху Куликовской битвы!

А чего стоит старая форма прошедшего времени (так называемый аорист) родиша! В переводе ее можно передать так: родила. Но этот перевод не очень точен, потому что не передает важного оттенка мысли писца. И он ведь мог сказать: родила свиния поросята , в его время это было вполне возможное сочетание слов. Но он написал просто: родиша. И правильно сделал.

Для него эта запись просто радостная заметка о самом факте, может быть единственно приятном за весь день. Ему не важно было сообщать, что у его свиньи появились поросята и сейчас они кормятся, а он, хозяин, видит их из окна, любуется ими. Только тогда он имел бы право написать: родила есть свиния порошата (и эти поросята еще живут, и все они здесь, рядом с ним).

Писец употребил не форму перфекта родила есть, а аорист родиша, чтобы передать сам факт рождения, не связывая его ни с длительностью действия, ни с отношением этого действия к моменту высказывания. Вспомните английские Past Indefinite и Past Perfect Continuous (аналогичные времена имеются во французском и немецком языках) — отношения между ними очень напоминают отношения между аористом и перфектом древнерусского языка. Аорист со временем исчез, а видоизмененная форма перфекта стала единственной формой прошедшего времени в русском языке. В XIV веке аорист и перфект, как видим, еще различались. Только так писец и мог записать для справки: родиша — и все!

И если уж речь зашла о поросятах, обратите внимание, что слово поросята стоит в форме именительного падежа. Мы переводим: родила свинья поросят — вовсе не именительным. У писца же именительный. И опять он прав. Для своего времени, конечно. Тогда очень редко в прямом дополнении употреблялась форма родительного-винительного падежа. Да и то только для обозначения людей, а для названий животных — никогда, тем более их детенышей. Вот и получилось: родиша свиния порошата...