«Зина, – позвал он. – Иди-ка сюда».
«Простите, пожалуйста», – обратилась она к Кострицкому и той же скользящей, гол[е]настой походкой, которая у нее была пятнадцать лет тому назад и так же сгибая [586]узкую спину [587]пошла к мужу: «Что тебе?»
Он стоял с расстегнутым воротом, комкая галстук в руке, у кухонного стола [588]:
«Я прихожу домой, – сказал он вполголоса, – после мерзкого дня у мерзких кино-торгашей [589], я собирался сесть писать, я мечтал, что сяду писать, а вместо этого нахожу этого сифилитического прохвоста [590], которого ленивый [591]с лестницы не шугал [592]».
«Федя, что с тобой, успокойся, – зашептала она. – Он сам скоро уйдет».
«Не скоро, а сию минуту. У нас одна комната, и мне негде спрятаться, но, Зина, я просто уйду, если ты его тотчас не уберешь».
«Но я же не могу прогнать человека. Перестань, Федя. Возьми себя в руки. И вообще это не моя вина, я ни при чем, скажи ему сам. Я даже очень прошу тебя. Потому что я вовсе не хочу сидеть и выслушивать его пошлей[шие] гадости, хотя он страшно жалкий и совершенно мер[т]вый. Послушай, Федя…»
Он опять застегнул воротник и, сильно двигая плеча[ми], ушел в прихожую. Затем хлопнула дверь.
Она вернулась к гостю, все более сердясь на Федора и с ужасом воображая, что како[е]-нибудь слово могло допрыгнуть, но тот, стоя у окна, с непритворным вниманием просматривал газету, оставленную Федором Константиновичем [593].
«У мужа голова разболелась, – сказала она, улыбаясь. – Он пошел в аптек[у]».
«А я у вас засиделся, – сказал Кострицкий. – Вот один из моих любимых каторжников, – добавил он, указ[ывая] на славное лицо какого-то министра или депутата и складывая опять газету. – Слушайте, у меня к вам маленькая просьба. Так сказать, по семейному праву. (Опять сбоку мелькнула затянутая прозрачной пленко[й] слюны [594]розовая дыра.) Хочу вас, кузина, подковать на десять франчей [595], с обязательной отдачей послезавтра».
«У меня только семь с сантимами, – сказала она, быстро порывшись в сумке. – Хватит?» [596]
«Мерси, – сказал Кострицкий. – Шляпы, кажется, не было. Был портфель. Вот он. Я как-нибудь вечером приглашу вас с мужем в кафе, и мы потолкуем по-настоящему».
[2]
[Заключительная сцена к пушкинской «Русалке»] [597]
Князь
Откуда ты, прекрасное дитя? [598]
Дочь
Из терема.
Князь
Где ж терем твой, беглянка [599]?
Дочь
Где ж быть ему? На дне речном, конечно.
Князь
Вот так мы в детстве тщимся бытие
сравнять мечтой с каким-то миром тайным.
Как звать тебя?
Дочь
Русалочкой зови.
Князь
В причудливом ты, вижу, мастерица.
На, поиграй деньгою золотой.
Дочь
Я деду отнесу.
Князь
А кто ж твой дед?
Дочь
Кто? Ворон.
Князь
Будет лепетать… Ступай.
Да что ж ты смотришь на меня так кротко[?]
Нет, опусти глаза. Не может быть.
Должно бы[ть, ] я обманут тенью листьев,
игрой луны проз[рачной?] [600]; мать твоя
в соснов[ой] роще ягоду сбирала…
и к ночи заблудилась. Я прошу,
признайся мне… Ты дочка рыбака,
должно быть – да,
он заждался, тебя он, верно, кличет.
Поди к нему…
Дочь
Вот я пришла, отец.
Князь
Т[ы] наважденье…
Дочь
Полно, ты не бойся.
Потешь меня [601]. Мне говорила мать,
что ты прекрасен, ласков и отважен.
Восьмой уж год скучаю без отца,
а наши дни вместительнее ваших
и медленнее кровь у нас течет.
В младенчестве я все на дне сидела
и вкруг остановившиеся рыбки
дышали и глядели. А теперь
я часто выхожу на этот берег
и рву цветы ночные [602]
для матери: она у нас царица,
«но, – говорит, – в русалку обратясь,
я все люблю его, все улыбаюсь [603],
как в оны дни, когда на свист зав[етный?] [604]
к нему, закутавшись в платок, спешила
за мельницу…»
Князь
Да, этот голос милый
мне памятен, и вздох ее, и ночь…
Дочь
Отец, не хмурься, расскажи мне сказку.
Земных забав хочу я [605]. Научи
Свивать венки, а я зато… Ах, знаю, —
дай руку. Подойдем поближе. Видишь,
Играет рябь [606], нагнись, смотри на дно.
Князь
Ее глаза сквозь воду тихо светят,
дрожащие ко мне струятся руки [607].
Веди меня в свой тер[ем], дочь моя [608].
(Ступил [609]к реке.)
О, смерть моя! [610]Сгинь, страшная малютка[!]
(Убегает)
Русалки
Любо нам порой ночною
дно речное покидать,
любо вольной головою
высь речную разрезать [611].
Одна
Между месяцем и нами
кто там ходит по земле?
Другая
Нет, под темными ветвями
тень качается в петле [612].
Третья
Кушаком да сапогами
это ветер шевелит,
скрылся месяц – все сокрылось,
сестры, чу, река бурлит.
Все
Это гневная царица,
не дождавшись мертвеца,
лютой мукой дочку мучит,
упустившую отца [613].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу