Первая черта: он должен быть не свой, он должен быть немножко чужой, он должен быть наш наполовину. И не потому, что Штирлиц наполовину русский, наполовину (по матери) украинец, а Мария-Бендер-бей – турецко-подданный. Он чужой по другой причине: он и наш, и не наш. Он носитель вот этой двойственности. Дело в том, что русская любовь, русская двойственность, двойственность русского евразийского положения имеет главную особенность: мы любим чужое, любим той любовью-ненавистью, которая только и есть настоящая страсть и которую можно бесконечно расчесывать. Это мечта русских о Франции, это их любовь-ненависть к Наполеону, которого Россия так любила, что задушила в смертельных объятиях. Это любить, чтобы убить. И Бендер мог бы воскликнуть, как ранее упомянутый Маяковский: «…я не твой, снеговая уродина». В Бендере есть привкус чужести и есть стремление уехать. А Штирлиц – это Бендер, которому удалось сбежать, но и среди белых штанов он чувствует что-то не свое. Это то, о чем так точно сказал, казалось бы, совсем отдаленный от этой темы Александр Галич:
А живем мы в этом мире послами
Не имеющей названья державы…
Вторая черта, которая делает героя таким принципиально нашим, таким родным: герой не должен быть положительным. Максима Каммерера, доброго, с чистыми устремлениями, мы полюбить не можем. Штирлиц – тот же жулик; правда, жулик в высоком смысле, в благородном, он – разведчик. Штирлиц переснимает с бендеровской ловкостью секретные документы, Штирлиц звонит по вертушке непосредственно Борману, Штирлиц выкрадывает радистку Кэт. Штирлиц говорит одно, думает другое, делает третье, а имеет в виду четвертое, а сверх того, все время еще что-то имеет в виду. Штирлиц – это типичный советский человек, который никогда – ни ребенку дома за ужином, ни жене в постели – не говорит правды. Он и себе ее не говорит, когда пишет в ЖЖ или в фейсбуке. И то, что Штирлиц на каждом шагу лукавит, делает его не просто обаятельным, как Бендера, который знает 999 способов честного отъема денег у идиотов, – это его интеллектуально приподнимает над толпой.
В тексте интеллект Штирлица выражается в том, что он часто цитирует Пушкина, помнит страшное количество цитат как из русской, так и эмигрантской литературы. Семенову удалось даже протащить Бунина: «Бунин может быть хоть в Африке – он принадлежит только России». Интеллект Штирлица базируется на его постоянных размышлениях. Как заметил Михаил Веллер, всё, что у Семенова не лезло в прозу, он отдавал Штирлицу в скобки. У Штирлица мозг особый: часть мозга работает над выполнением задачи, а другая часть уже просчитывает что-то там из русской истории. В кино интеллект Штирлица показать сложнее, но Вячеслав Тихонов, действительно гениальный актер, сумел-таки сыграть интеллект в морщинках у глаз, в загадочном взгляде, в игре на фортепиано, в рисовании, в выкладывании ежичка из спичек… Но всегда в какой-то роковой момент в Штирлице срабатывает иррациональное, и умный Шелленберг, хитрый Мюллер, прозорливый Борман (Айсман, Холтофф, вся эта плешивая мелюзга не в счет) проигрывают ему вчистую. Как Бендер решает невероятную, нечеловеческую задачу, умудрившись собрать свои одиннадцать стульев, так в некотором смысле действует и Штирлиц: собирает, казалось бы, мелочи, из них складывает цельную картину и ускользает от подозрений, как в классическом анекдоте: «Штирлиц во время совещания в ставке фюрера входит, переснимает план аккуратно, ставит под стол жучка и уходит. Фюрер спрашивает: „Почему его не арестовали?“ – „Это Штирлиц, он отмажется“». То есть по второму параметру наш герой не просто интеллектуал – наш герой жулик. Высокий жулик.
Третья черта – самая неожиданная и касается эротической составляющей. Мы помним секс-гиганта Джеймса Бонда – а Бендер и Штирлиц чисто платонические любовники. По необходимости женившись на вдове Грицацуевой, Бендер говорит о ней «знойная женщина» с крайним утомлением, почти с брезгливостью. Ничего не происходит у него и с Зосей Синицкой.
«Обнаженная Габи бросилась Штирлицу на шею. Она еще не знала, что Исаев любит только стариков и детей», – анекдот, который и о Штирлице говорит много. Вот эпизод из первой серии фильма: Штирлицу приносят паёк, и девочка, простая такая саксонская девочка с глазами небесной голубизны, говорит: «Герр Бользен, я могу остаться». А он предлагает ей вместо себя колбасу, потому что понимает: бедная голодная девочка, и не любви ей хочется, не секса с седовласым красавцем-интеллектуалом, ей хочется колбасы. И он честно ей колбасу отдает. Штирлиц идеально верен абсолютному существу.
Читать дальше