Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Я, как зачарованная, пошла за ней. Она шла довольно быстро, не оглядываясь, совершенно не обращая внимания на то, что я, как ее тень, следую за ней. Так мы прошли весь Невский и завернули на Морскую. Я все ждала, что она уронит перчатку.

ведь надевая не на ту руку перчатку, легко уронить другую. Или платок.

Она уронит перчатку или платок, а я подниму и подам ей. И она посмотрит на меня, увидит меня. И, может быть, даже улыбнется мне, поблагодарит меня. И тогда я скажу ей… Нет, по всей вероятности, ничего не скажу. Не сумею. Не смогу. От волнения. От радости. Но Ахматова, не уронив ни перчатки, ни платка, вошла в один из подъездов на Морской, так и не оглянувшись на меня. Войти в дом за ней я не решилась. Я осталась ждать ее на тротуаре. Время шло, а она не возвращалась. Может быть она пришла в гости на весь вечер. Может быть она живет здесь. А у меня дома, наверное, уже беспокоятся, куда я пропала. И я, вздохнув, поехала домой на трамвае. Но с того дня я целый месяц ходила, как на свидание, каждый вечер на то место Литейного, где я встретила Ахматову. Напрасно ходила. Ни разу больше мне не удалось увидеть ее” (277, с. 4–5).

Сравните в стихотворении Ахматовой “Я не знаю, ты жив или умер…” (1915): “И очей моих синий пожар…” (23, с. 130). Также цитируются ахматовские стихотворения “Песня последней встречи” (“Так беспомощно грудь холодела…”, 1911 (там же, с. 59) и “Со дня Купальницы-Аграфены…”, 1913 (там же, с. 103)).

С. 420 С того дня я больше не видела ее до августа 1921 года. – То есть до похорон Блока. На самом деле О., как справедливо указывает Р.Д. Тименчик (366, с. 547), видела Ахматову на вечере памяти Пушкина в феврале 1921 г., о чем упоминает в своем дневнике А. Оношкович-Яцына:

“Перерыв. Мы все в битком набитой комнатке, где выставка. Одоевцева картавит:

– Вам нравится Анна Ахматова?

Та только что прошла мимо. И я теперь совсем хорошо разглядела нос с горбинкой и светлые, пустые и грустные глаза. Знаю, отчего они – пустые!

– Очень, – отвечаю Одоевцевой. – У нее чудесное лицо!

– Да, милое, только совсем простое, я думала, гораздо лучше, – дергает плечиком Одоевцева.

– Она прежде была очень хороша, – шепелявит Георгий Иванов” (289, с. 402–403).

С. 420 В ремешках пенал и книги были. – …и голос мой незвонок. – С небольшими ошибками цитируется стихотворение Ахматовой 1912 г. У Ахматовой: “Возвращалась я домой из школы” и “А на жизнь мою лучом нетленным” (23, с. 84).

С. 421– Анна Андреевна, – говорил мне Гумилев, – почему-то всегда старалась казаться несчастной, нелюбимой. – Сходно примерно в это же время Гумилев рассказывал об Ахматовой О. Гильдебрандт-Арбениной: “Он говорил, что Ахматова была удивительная притворщица, просто артистка. Сидя дома, завтракала с аппетитом, смеялась, и вдруг – кто-то приходит (особенно – граф Комаровский) – она падает на диван, бледнеет и на вопрос о здоровье цедит что-то трогательно-больное” (96, с. 450).

С. 421– Я купил у Александра на Невском… Тристана Корбьера. – Знаменитый магазин “Александр” располагался в Петербурге по адресу: Невский проспект, д. 11. Название духов “Коти” (Coty) происходило от псевдонима их создателя, парфюмера Франсуа Коти (François Coty; наст. имя – Франсуа Спотюрно; фр. Joseph Marie Francois Spoturno). Шоколадная фабрика “И. Крафт”, при которой имелась кондитерская, располагалась по адресу: ул. Садовая, д. 5. Единственная книга стихов французского “про́клятого поэта” Тристана Корбьера (Tristan Corbière; 1845–1875) “Les Amours jaunes” (“Желтая любовь”) вышла после его смерти и потом многократно переиздавалась.

С. 422– Возвращаясь из Парижа домой… – …оставаться с ним с глазу на глаз. – 2 мая 1910 г. Ахматова и Гумилев отправились в свадебное путешествие в Париж. В начале июня они вернулись обратно в Петербург. В поезде с ними действительно ехал Маковский:

“Я встретил молодых тогда в Париже. Затем мы вместе возвращались в Петербург.

В железнодорожном вагоне, под укачивающий стук колес, легче всего разговориться «по душе». Анна Андреевна, хорошо помню, меня сразу заинтересовала, и не только в качестве законной жены Гумилева, повесы из повес, у которого на моих глазах столько завязывалось и развязывалось романов «без последствий», – но весь облик тогдашней Ахматовой, высокой, худенькой, тихой, очень бледной, с печальной складкой рта, вызывал не то растроганное любопытство, не то жалость” (220, с. 210).