С. 300 Открыла мне Серафима Павловна. – С ней и пустой чай пить вкусно. – Сравните со словесным портретом С. Довгелло и описанием чаепития у Ремизовых в мемуарах В. Милашевского:
“Вскоре вышла в столовую и сама хозяйка дома – Серафима Павловна. Вот это уже настоящая «славянка» – дебелая, дородная, слегка уже расплывающаяся и улыбающаяся! Она выше ростом хозяина и он где-то «при ней» или около нее! Очевидно, внутренне очень стойкая и самостоятельная. <���…>
Скоро все сели за стол, и Серафима Павловна стала угощать нас чаем. Я уже не помню, был ли за столом самовар с чайником, накрытым петухом, – как тогда полагалось, – какой-нибудь невиданной красоты и оригинальности, или был один большой чайник? Память моя эту деталь не сохранила. Выдумывать ничего не хочу! <���…>
– Кушайте! Кушайте! – говорил Алексей Михайлович. – Чем богаты, тем и рады!.. Это ведь присыпано толченой печенью Черного Ворона!.. Попробуйте-ка достать!” (238, с. 156, 158, 159).
С. 300 Гумилев достает из кармана пиджака ярко разрисованный картонный квадратик. – Все мы безгранично уважали Ремизова. – Речь идет о придуманной Ремизовым в 1916 г. Обезьяньей Великой и Вольной Палате – полушуточном объединении, членами которого были Андрей Белый, Блок, Замятин, Сологуб, В. Розанов, Ахматова и многие другие выдающиеся деятели русской культуры. Решение о принятии в Обезвелволпал принималось Ремизовым, он же определял чин вступившего, рисовал и выдавал принятому индивидуальный для каждого знак (см. фотографии множества таких знаков: 263, с. 63, 89, 201, 237 и др.) и специальное свидетельство и / или грамоту. “«Обезвелволпал» был «обществом тайным» и знак выдавался «для ношения тайно», выдавался с большим разбором (!) и большой осторожностью (!!), а то еще, того гляди, узнают!” (13, т. 1, с. 220).
Сравните также воспроизведение реплики Ремизова в воспоминаниях В. Смиренского: “ – <���…> Обезьяний знак рисуется только мною, а подписывается царем Асыкой собственнохвостно.
Тут Ремизов достает лист плотной бумаги, на котором причудливо разрисован обезьяний знак. Вверху непонятная, видимо, собственнохвостная подпись. Ремизов подходит к столу и вписывает в свободное, нарочито незакрашенное место мое имя” (339, с. 167).
На сегодняшний день выявлено 345 участников Обезвелволпала (263, с. 332). Гумилев входит в этот список как “кандидат в графы В.О. и В.П.” и “граф обезьяний” (там же, с. 342), а вот сведений о принятии О. в Обезвелволпал (если не брать в расчет ее воспоминаний) пока не обнаружено. Почти все участники группы “Серапионовы братья”, на творчество которых Ремизов оказал большое влияние, были участниками Обезвелволпала. Интересно, что в одной из своих заметок 1922 г. Ремизов с подачи В. Познера причислил к “Серапионовым братьям” О. (там же, с. 211).
С. 301 …“два Жоржика”, как их называли. – Приведем здесь провокационную цитату из мемуарной книги Б. Лившица “Полутораглазый стрелец” (речь идет о середине 1910-х гг.): “Лоснясь от бриолина, еще не растекшегося по всему лицу, украдкой целовали Жоржики Адамовичи потные руки Жоржиков Ивановых и сжимали друг другу под столом блудливые колени” (208, с. 513).
С. 301 …какой-то молодой латышский поэт в военной форме… – Возможно, речь идет о Валдисе Гревиньше (Valdis Grēviņš; 1895–1968), одном из первых переводчиков Гумилева на латышский язык. Лекции Гумилева по поэтике слушал также тогдашний завсегдатай ДИСКа Рудолфс Эгле (Rūdolfs Egle; 1889–1947), однако его О. вряд ли назвала бы “молодым поэтом”.
С. 302 Не о любви прошу, не о весне пою, / Но только ты одна послушай песнь мою. – Без ошибок цитируются начальные строки стихотворения Г. Иванова 1921 г.:
Не о любви прошу, не о весне пою,
Но только ты одна послушай песнь мою.
И разве мог бы я, о, посуди сама,
Взглянуть на этот снег и не сойти с ума.
Обыкновенный день, обыкновенный сад,
Но почему кругом колокола звонят,
И соловьи поют, и на снегу цветы,
О, почему, ответь, или не знаешь ты?
И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума!
Не говорю – поверь, не говорю – услышь,
Но знаю: ты сейчас на тот же снег глядишь
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я.
(157, т. 1, с. 203)
С. 302 …у него необычайное, “необщее” лицо… – Вероятно, отсылка к стихотворению Боратынского “Муза” (1829):
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу