Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Милашевский был автором самого известного портрета О. Изобразил он ее и в своих воспоминаниях: “Ирина Одоевцева с волшебно рыжими волосами и с не менее волшебным черным шелковым бантом в волосах. Бант прелестно контрастирует и оттеняет волосы, цвет которых напоминает волосы кавалера на картине Терборха «Лимонад». Однако я не завидую сидящему сзади нее в партере, он не увидит Шаляпина. Одоевцева, конечно, с двумя Георгиями – Георгием Ивановым и Георгием Адамовичем. Я на днях сделал ее портрет. Голлербах сказал: «Как изумительно постигли вы ее женскую сущность!»” (там же, с. 219).

Про гусарские рейтузы автора этих мемуаров упоминает Ходасевич в очерке “ДИСК”, на страницах которого мелькает “художник Милашевский, обладавший красными гусарскими штанами <���…> и столь же гусарским успехом у прекрасного пола” (386, 14 апреля, с. 5).

Хотя О. в НБН ясно дает понять читателю, что Милашевский французского языка не знал, слов Добужинского не понял и истолковал их превратно, на самом деле это было не так. Детство художник провел в Женеве и говорил по-французски хотя и не идеально, но вполне сносно (см.: 238, с. 276–278). Смущение Милашевского, по О., возможно, должно было вызвать то обстоятельство, что во французском “vin gai” можно расслышать – “гей” (gay). В эпоху, о которой идет речь, термин gay life (буквально: “гей-жизнь”, “беззаботная жизнь”) служил эвфемизмом для обозначения проституции и других форм внебрачного сексуального поведения. Гомосексуалов стали иногда называть геями в Европе и США (но не в России) с начала 1920-х гг.

С. 203 Я пришла посмотреть, не найдется ли среди них “Une saison en enfer” Рембо. – Книга Рембо “Одно лето в аду” впервые вышла в 1873 г.

С. 204 Я слово позабыл, что я хотел сказать… – Я так боюсь рыданья аонид. – С небольшой неточностью цитируются строфы из стихотворения Мандельштама, написанного в ноябре 1920 г.:

(226, т. 1, с. 81–82)

Сохранился черновой автограф этого стихотворения с пометой М. Слонимского: “Черновик стихотворения Мандельштама, которое он писал в моей комнате в Доме Искусств” (236, с. 579).

С. 204–205– А кто такие аониды? – И почему я обязан верить вашей мифологии, а не Пушкину? – Аониды – музы в древнегреческой мифологии. Данаиды – пятьдесят дочерей царя Даная, сорок девять из которых убили своих мужей в первую брачную ночь. За свое преступление Данаиды в Аиде были осуждены наполнять водой бездонную бочку. Сюжет комментируемого эпизода перекликается с микрофрагментом из мемуаров Н. Павлович: “По холодной лестнице, по уцелевшей бархатной елисеевской дорожке, полузакрыв глаза, спускается Мандельштам и бормочет: «Зиянье аонид… зиянье аонид…» Сталкивается со мной: «Надежда Александровна, а что такое “аониды”?»” (297, с. 492). На всякий случай отметим, что отрывок об аонидах из НБН был впервые опубликован на год раньше, чем воспоминания Павлович (272, с. 42).

У Пушкина строки “Рыдание безумных аонид” нет. У него: “Наперсник важных Аонид” в стихотворении “В кругу семей, в пирах счастливых…”. Этой строки Мандельштам в 1920 г. знать не мог, поскольку она была впервые напечатана в 1931 г. (66, с. 43), “Поклонник мирных Аонид” в “Евгении Онегине” (317, т. VI, с. 49) и “Пристрастья важных Аонид” в послании Кипренскому (317, т. III, кн. 1, с. 63). В.Ф. Марков предположил, что мандельштамовское “трехгласие” в строке “Я так боюсь рыданья Аонид” – это “бессознательная реминисценция из Батюшкова” (230, с. 246), а не из Пушкина, поскольку Мандельштам, вслед за Батюшковым, стремился привить русской речи итальянское трехгласие.