Я изучил науку расставанья
В простоволосых жалобах ночных.
Жуют волы, и длится ожиданье,
Последний час вигилий городских,
И чту обряд той петушиной ночи,
Когда, подняв дорожной скорби груз,
Глядели вдаль заплаканные очи,
И женский плач мешался с пеньем муз.
Кто может знать при слове – расставанье,
Какая нам разлука предстоит,
Что нам сулит петушье восклицанье,
Когда огонь в акрополе горит ,
И на заре какой-то новой жизни,
Когда в сенях лениво вол жует,
Зачем петух, глашатай новой жизни,
На городской стене крылами бьет?
И я люблю обыкновенье пряжи:
Снует челнок, веретено жужжит,
Смотри, навстречу, словно пух лебяжий,
Уже босая Делия летит!
О, нашей жизни скудная основа,
Куда как беден радости язык!
Всё было встарь, всё повторится снова,
И сладок нам лишь узнаванья миг.
Да будет так: прозрачная фигурка
На чистом блюде глиняном лежит,
Как беличья распластанная шкурка,
Склонясь над воском, девушка глядит.
Не нам гадать о греческом Эребе,
Для женщин воск, что для мужчины медь.
Нам только в битвах выпадает жребий,
А им дано гадая умереть.
(226, т. 1, с. 73–74)
Мы все сойдем под вечны своды, / И чей-нибудь уж близок час. – Точная цитата из стихотворения Пушкина “Брожу ли я вдоль улиц шумных…”:
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
(317, т. III, кн. 1, с. 194)
А потому позвольте мне вернуться к Еврипиду… – Лозинский не переводил трагедий Еврипида (главным русским переводчиком Еврипида был И. Анненский).
С. 201 В Доме искусств, или, как его называли сокращенно, в Диске, всегда было шумно и многолюдно. – …с визгом и хохотом по залам. – Сравните в двух фрагментах очерка Ходасевича “ДИСК” (в данном случае, как и в ряде других, речь, вероятно, должна идти не про заимствования О. у Ходасевича, а про их общие реальные воспоминания):
“После лекций молодежь устраивала игры и всяческую возню в соседнем холле – Гумилев в этой возне принимал деятельное участие. Однажды случайно я очутился там в самый разгар веселья. «Куча мала!» – на полу барахталось с полтора десятка тел, уже в шубах, валенках и ушастых шапках. <���…>
Коридор упирался в дверь, за которой была комната Михаила Слонимского… <���…> Сюда же в дни дисковских маскарадов и балов (их было два или три) укрывались влюбленные парочки. Богу одному ведомо, что они там делали, не смущаясь тем, что тут же, на трех стульях, не раздеваясь, спит Зощенко, которому больное сердце мешает ночью идти домой” (386, 7 апреля, с. 9).
С. 201 В предбаннике, разрисованном в помпейском стиле, стояла статуя Родена “Поцелуй”, в свое время сосланная сюда тогдашней целомудренной владелицей елисеевских хором за “непристойность”… – О. путает: в ДИСКе находился подлинник не “Поцелуя” (1889), а другой знаменитой парной статуи Огюста Родена (François-Auguste-René Rodin; 1840–1917) – “Вечная весна” (начало 1900-х гг.) (см. вкладку к нашему путеводителю). В 1923 г. он был передан в собрание Эрмитажа. Сравните с описанием из очерка Ходасевича “ДИСК”: “Квартира была огромная, бестолково раскинувшаяся на целых три этажа, с переходами, закоулками, тупиками, отделанная с убийственной рыночной роскошью. Красного дерева, дуба, шелка, золота, розовой и голубой краски на нее не пожалели. Она-то и составляла главный центр «Диска». Здесь был большой зеркальный зал, в котором устраивались лекции, а по средам – концерты. К нему примыкала голубая гостиная, украшенная статуей работы Родэна, к которому хозяин питал пристрастие – этих Родэнов у него было несколько” (386, 7 апреля, с. 9).
С. 202 Но теперь еще зима… – …не соответствует действительности. – Напомним, что О. писала свою книгу кусками, многие из которых затем публиковала в “Новом журнале”, “Мостах” и “Русской мысли”. Это привело к неизбежным повторам в ее повествовании. Так произошло с комментируемым фрагментом.
С. 202 За длиннейшим столом Добужинский и молодой художник Милашевский… – Помилуйте! Мы без этого… – Художник, участник объединения “Мир искусства” и один из организаторов ДИСКа Мстислав Валерианович Добужинский (1875–1957) был учителем и покровителем художника Владимира Алексеевича Милашевского (1893–1976). В частности, именно Добужинский устроил для Милашевского комнату в ДИСКе (238, с. 182). В мемуарах Милашевский не забыл написать о том, что в Доме искусств, “кроме обычного обеда для «прикрепленных» по отрываемым талонам карточек”, он “мог за особую плату получать какие-то котлеты, без которых совсем бы погиб” (там же, с. 183).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу