Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Пьеса Гумилева “Гондла” датируется 1917 г.

С. 108 С духовным обликом, по Маковскому, дело обстоит еще хуже. – …ничем, кроме поэзии, не интересующийся. – Подразумевается следующий фрагмент из мемуаров Маковского о Гумилеве:

“Стихи были всей его жизнью. Никогда не встречал я поэта до такой степени «стихомана». «Впечатления бытия» он ощущал постолько, посколько они воплощались в метрические строки. Над этими строками (заботясь о новизне рифмы и неожиданной яркости эпитета) он привык работать упорно с отроческих лет. В связи отчасти с этим стихотворным фанатизмом, была известная ограниченность его мышления, прямолинейная подчас наивность суждений. Чеканные, красочно-звучные слова были для него духовным мерилом. При этом – неистовое самолюбие! Он никогда не пояснял своих мыслей, а «изрекал» их и спорил как будто для того лишь, чтобы озадачить собеседника. Вообще было много детски-заносчивого, много какого-то мальчишеского озорства в его словесных «дерзаниях» (в критической прозе, в статьях это проявлялось куда меньше, несмотря на капризную остроту его литературных заметок).

Все это вызывало несколько ироническое отношение к Гумилеву со стороны его товарищей по перу. Многие попросту считали его «неумным»” (220, с. 199).

С. 109 В своих воспоминаниях Маковский уверяет… – …француженка-католичка никак, конечно, читать не могла. – Подразумевается следующий фрагмент из мемуаров Маковского: “Гумилев любил книгу, и мысли его большею частью были книжные, но точными знаниями он не обладал ни в какой области, а язык знал только один – русский, да и то с запинкой (писал не без орфографических ошибок, не умел расставлять знаков препинания, приносил стихи и говорил: «а запятые расставьте сами!»). По-французски кое-как понимал, но в своих переводах французов (напр., Теофиля Готье) поражал иногда невероятными ляпсусами. Помню, принес он как-то один из своих переводов. Предпоследнюю строку в стихотворении Готье «Lа mansarde» (где сказано о старухе у окна – «devant Minet, qu’elle chapitre») он перевел: «Читала из Четьи-Минеи»… Так и было опубликовано, за что переводчика жестоко высмеял Андрей Левинсон в «Речи» (Об этой «стреле» Левинсона напомнил мне, в письме о моей характеристике Гумилева, подтверждая мое мнение о его малообразованности – Георгий Иванов)” (220, с. 200).

Этот фрагмент, в свою очередь, нуждается в прояснении.

Финальную строфу стихотворения Готье “Мансарда” Гумилев перевел так:

(111, с. 218)

В оригинале же у Готье:

(437, с. 198)

То есть (подстрочный перевод):

На забавную ошибку Гумилева первым указал Андрей Яковлевич Левинсон (1887–1933) в рецензии на гумилевский перевод “Эмалей и камей”, напечатанной в приложении к газете “День” за 1914 г., № 14 (57).

Четьи-Минеи – сборники житий святых, составленные по месяцам в соответствии с днями чествования православной церковью памяти каждого святого.

С. 109 И все же, несмотря на злосчастного chat Minet… – и переводил их, не задумываясь, очень точно. – 14 июня 1917 г. знаменитый английский прозаик Олдос Хаксли (1894–1963) писал Оттолин Моррелл: “Я встречал Гумилева, известного русского поэта (о котором я, правда, ничего раньше не слышал, – но все же!), и редактора газеты «Аполлон». С большим трудом мы беседовали по-французски: он говорит на этом языке с запинками , а я всегда начинаю заикаться и делаю чудовищные ошибки” (354, с. 346). Тем не менее Гумилев действительно перевел на русский язык три стихотворения Жозе Мария де Эредиа (José-Maria de Heredia; 1842–1905) и одно Артюра Рембо (Jean Nicolas Arthur Rimbaud; 1854–1891). Переводы Гумилева из Стефана Малларме (Stе́phane Mallarmе́; 1842–1898) не сохранились. Однако О. Гильдебрандт-Арбенина свидетельствовала в воспоминаниях о поэте: “Еще были у меня его переводы. Из Малларме, и еще какие-то. Я их показала Георгию Иванову, и он их замотал. Довольно много переводов. Он мне их просто отдал” (96, с. 464). Сравните также в мемуарах Н. Павлович, которая писала о том, что Гумилев считал себя “русским Мелларме [61] Так! – О.Л. ” (297, с. 473).

С. 109 С английским дело обстояло хуже… – но читал он довольно бегло. – В 1917 г. Гумилев писал генералу Джону Першингу: “Я бегло говорю по-французски и имею некоторые навыки английского языка” (354, с. 483). А генерал-майор М.И. Занкевич 28 декабря 1917 г. информировал генерала Н.С. Ермолова: “Прапорщик Гумилев отличный офицер, награжден двумя Георгиевскими крестами и с начала войны служит в строю. Знает английский язык” (там же, с. 487). Тем не менее с Олдосом Хаксли в том же 1917 г., как отмечает Е.Е. Степанов, Гумилев предпочитал общаться не на английском, а на французском языке (там же, с. 346).