Дональд Джонсон: Птичий вольер в “Аде” Набокова

“Академичка” Ада временами докучает Вану своими безграничными познаниями в естественных науках, особенно если учесть свойственную ей манеру хитроумными финтами уходить от разговора на чувственные темы к темам естественной истории 13 13 По меньшей мере один литературовед, Бобби Анн Мэйсон, обратил внимание на их контрастное отношение к природе как основу для понимания романа. Изменивший природе Ван соблазнил свою сестру вне сферы глубокой гармонии с природой (и “естественным”), в стерильном мире, управляемом индивидуальными прихотями. . Но именно Вану принадлежит большая часть воспоминаний и именно он указывает на свою некомпетентность в орнитологии, вспоминая о первом пробуждении в Ардисе: “Ван едва успел прижаться щекой к прохладной плоской подушке, как его уже вытряхнул из сна оглушительный гомон — веселый щебет, сладостный свист, чириканье, трели, перещелк, скрипучее карканье и нежное пение, которые, как он с испугом не-одюбониста предположил, Ада могла и не преминула бы подразделить на соответственные голоса соответственных птиц” (53-54). Ван специфически воспринимает Аду в качестве источника целой серии “птичьих” сравнений. Так, Ван с Адой устраивают незаконный ланч на пирсе Лемана, где Ада восхищается водяными птицами: она “залюбовалась водоплавающим населением озера: хохлатой чернетью, черной, с контрастно белыми боками, отчего эта утка приобретает сходство с человеком… выходящим из магазина, зажав под мышками по длинной картонной коробке (с новым галстуком? с перчатками?); черные их хохолки напомнили ей голову Вана — четырнадцатилетнего, мокрого, только что вылезшего из ручья. Лысухи… плавали, странно дергая шеями, совсем как идущая рядом лошадь. Мелкие нырцы и нырцы покрупнее, с венчиками, задирали головы, принимая позы, отчасти геральдические” (503).

Но лишь с Люсеттой связаны наиболее явные “птичьи” ассоциации. Она отождествляется с двумя птицами: райской птицей (Paradiseae) и чомгой (Podiceps cristatus). В то время как Ада и Ван нарисованы в черно-белой гамме и соответствующих одеждах, цвета Люсетты, акцентируемые на протяжении всего романа, — рыжие волосы, зеленые глаза и зеленое платье. Образ райской птицы впервые возникает после того, как в Кингстоне, в комнате Вана Люсетта передала ему cri de cour Ады. После неудачной попытки соблазнить Вана эффектной имитацией речи и манер сестры она уходит, а Ван замечает: “…ты мне кажешься райской птицей” (374). Тот же образ появляется еще раз, когда Ван сопровождает Аду и Люсетту в “Урсус”, “франко-эстонский” ресторан. Обе сестры одеты по моде, в очень короткие, открытые вечерние платья: Ада в просвечивающее черное, а Люсетта — в “лоснисто-зеленое” (396). Ее глаза были подведены в стиле “изумленная райская птица” (396). На следующее утро, после квази-debauche a trois, Люсетта, по-прежнему “третья лишняя”, исчезает. Ван в записке, оправдывающей “в сути своей невинную” (409) сцену, обращается к ней то как к “нашей нереиде и Эсмеральде” (408), то как “к милой жар-птице” (408). Он признается, что был сведен с ума “парой зеленых глаз под медным локоном. Мы хотели лишь подивить и позабавить тебя, РП (райская птица)” (409). “Птичья” образность сопровождает также и последнюю попытку Люсетты соблазнить Вана на борту “Адмирала Тобакоффа”. После полудня они отправляются в бассейн. Люсетта, загоревшая до “нектаринового тона”, в зеленых “бикини” и купальной шапочке, поражает Вана великолепно выполненными прыжками в воду. Тем же вечером Ван, ощущая завистливые взгляды, медленно разглядывает ее, полный желания и восхищения: “Платье ее он мог описать лишь как нечто килеперое (если у страусов бывают медные кудри), подчеркивающее непринужденность походки, длину ниноновых ног” 14 14 Хотя некоторые “птичьи” эпитеты, использованные по отношению к Люсетте, имеют широкий спектр значений, аллюзия на страуса ограничивается, видимо, лишь ее длинными ногами и походкой. Подобным же образом намеренное падение Ады с дерева сопоставляется с кувырками удода — это аллюзия на акробатические “повадки” птицы. (468). Ван едва не поддался искушению — и заставил ее поверить, что ночь они проведут вместе, но в последний момент сама судьба устроила против нее заговор. Ее самоубийство — она прыгает с палубы роскошного лайнера — моральный апофеоз романа, лишь после ее смерти Ада и Ван по-настоящему осознают последствия своей беспечности по отношению к другим людям. Люсетта появляется в романе снова накануне последней встречи Вана и Ады много лет спустя. В нетерпении ожидая Аду в “Трех лебедях”, Ван случайно натыкается “на овальную коробочку (пудреницу с изображеньицем райской птицы на крышке), некогда содержавшую “Duvet de Ninon” (536). Как может показаться, коробочка эта оставлена призраком Люсетты, вновь соединяющим любовников.