Алла Дымовская - Вольер

«Первое: вступление человечества на путь эволюции высшего порядка означает практическое превращение Гомо Сапиенса в Гомо Эгрегиуса – Человека Превосходного.

Второе: скорее всего, далеко не каждый Гомо Сапиенс пригоден для такого превращения.

Резюме:

– человечество будет разделено на две неравные части;

– человечество будет разделено на две неравные части по установленному самим человечеством параметру;

– человечество будет разделено на две неравные части по установленному самим человечеством параметру, причем меньшая часть форсировано и навсегда обгонит большую, которая утратит право называться таковым.

Процесс подобного разделения суть постоянен и бесконечен».

Аллюзия на «Меморандум Бромберга».

(А. и Б. Стругацкие. «Волны гасят ветер»)

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РОД В МАССЕ СВОЕЙ ТАК ЖЕ ПРИСПОСОБЛЕН ДУМАТЬ, КАК И ЛЕТАТЬ.

Джонатан Свифт

(Это не эпиграф, а декларативное заявление)

«Я вам покажу!» (а вот это эпиграф)

Крапива росла у новой границы. Много крапивы. Не потому, что нельзя было приближаться и кто‑то посадил ее там специально, а просто крапива там росла. Впрочем, приближаться к любой границе, новой или старой, тоже запрещалось, так было всегда, а крапива выросла позже, сама по себе. Наверное, оттого, что вдоль этой границы никто не ходил. Даже «железные дровосеки», что вовсе были не из железа, а будто бы из мутного стекла, другое название Тим не знал. Но как выглядит железо, очень даже представлял – это такие холодные, блестящие штуковины, которые ни в коем случае нельзя лизать языком на морозе, они бывают полегче и потяжелее, из них сделано в поселке много чего полезного, они разные по цвету и на ощупь, хотя называются одинаково.

Тим стоял у границы не потому, что собирался перебраться на другую сторону. Это было совершенно невозможно, глупо и пытаться, да и зачем? Тим стоял у границы потому, что здесь он назначил свидание Анике – она придет, когда солнце начнет падать за холм, – и еще потому, что у него за душой имелась тайна, о которой он думал, когда никого не случалось поблизости. Вот как сейчас. Скорее всего, в родном своем поселке только у него одного за душой имелась тайна. А больше так никто не говорил. Потому что обычно за душой имелось совсем другое: первая победа на состязании рождественского распития елочной шипучки, или главный приз за лучший летний каравай в день Короткой Ночи, или самая нарядная свадьба Старшего Сына. Но чтобы у кого‑то в поселке «Яблочный чиж» за душой имелась тайна, такого Тим припомнить не мог. Потому что тайна – это всегда страшно, оттого люди в поселке больше всего на свете не терпели страхов и тайн. Ведь тайна совсем не то же самое, что и секрет. Тим понимал разницу. Может быть, только он один и понимал. Секрет, это когда на время ты хочешь спрятать от кого‑то приятный сюрприз, чтобы вышло веселее, или, наоборот, сломанную случайно папину курительную трубку, чтобы отложить нагоняй на потом, когда папе приготовят новую и ему будет лень сердиться по‑настоящему.

Тайна же – это нечто иное. Близкое к запретному. Конечно, иметь тайны в поселке никому не возбранялось, но жители «Яблочного чижа», постоянные и пришлые по обмену, не поощряли тайн. Нехорошо, и все тут. Знать то, чего другие знать не могут, и никогда не сказать об этом вслух. Ведь так можно дойти до чего угодно. Даже до нарушения трех главных заветов Единого Закона, данных свыше Радетелями, об этом и подумать ужасно. Никого из Радетелей лично Тим никогда и в глаза не видел, но догадывался, что тайну, имеющуюся за его душой, они бы не одобрили. Вообще в поселке только два человека и только однажды видели здешнего Радетеля, которому принадлежал и сам «Яблочный чиж», и холм, за который падало солнце, и, по слухам, целое озеро, находившееся в чужом селении где‑то далеко за холмом. В это озеро, наверное, и падало солнце, а тогда получалось, что их Радетель был еще и хозяином местного солнца, а значит, не последним из верховных заступников. Поэтому считалось, что жить в его поселке большая честь.

До свидания с Аникой оставалось довольно времени – желтый час и примерно половинка синего. Так что Тим пока мог свободно думать о страшной тайне за своей душой. Если бы он, само собой, пришел к новой границе затем лишь, чтобы думать о тайне. Но пришел он не совсем за этим. Думать о тайне можно было где угодно – в купальне, на семейной лужайке, даже в Зале Картин, общем для всех. Все равно никто из жителей «Яблочного чижа» не сумел бы подглядеть, что творится в его голове. Тим это выяснил наверное. Даже его отец не имел об этом понятия. Хотя часто находился ближе всех к Тиму – это потому, что Тим и его отец были семья.