Ольга Гиль - Зарубежная литература XX века. Учебно-методическое пособие

Настала тишина. Сквозь облака
Серп месяца вспорол утробу мрака.
Березы, словно знаки зодиака,
И мрамор мглы воздвигся на века.

Куда ни глянешь – города в руинах.
Все крыши черепичные – в бурьяне.
Лишь колокола вечно содроганье
И шепот вод речных у стен старинных.

В полусвету из мрака небосвода,
Печальные, в вечерних вереницах,
Выходят – и заводят хороводы —
Видения, мучения, невзгоды.

Цветы в руках завяли, а на лицах —
То робкий ужас, то недоуменье.
Настало огненное погребенье
И солнце истребляет все живое.

Пробудился тот, что непробудно спал.
Пробудясь, оставил сводчатый подвал.
Вышел вон и стал, громадный, вдалеке,
Заволокся дымом, месяц сжав в руке.

Городскую рябь вечерней суеты
Охватила тень нездешней темноты.
Пенившийся рынок застывает льдом.
Все стихает. Жутко. Ни души кругом.

Кто-то ходит, веет в лица из-за плеч.
Кто там? Нет ответа. Замирает речь.
Дребезжа сочится колокольный звон.
У бород дрожащих кончик заострен.

И в горах уж призрак, и, пустившись в пляс,
Он зовет: бойцы, потеха началась!
И гремучей связкой черепов обвит,
С гулом с гор он эти цепи волочит.

Горною подошвой затоптав закат,
Смотрит вниз: из крови камыши торчат,
К берегу прибитым трупам нет числа,
Птиц без сметы смерть наслала на тела.

Он спускает в поле огненного пса.
Лясканьем и лаем полнятся леса,
Дико скачут тени, на свету снуя,
Отблеск лавы лижет, гложет их края.

В колпаках вулканов мечется без сна
Поднятая с долу до свету страна.
Все, чем, обезумев, улицы кишат,
Он за вал выводит, в этих зарев ад.

В желтом дыме город бел как полотно,
Миг глядевшись в пропасть, бросился на дно.
Но стоит у срыва, разрывая дым,
Тот, что машет небу факелом своим.

И в сверканье молний, в перемигах туч,
Под клыками с корнем вывернутых круч,
Пепеля поляны на версту вокруг,
На Гоморру серу шлет из щедрых рук.

Дурманный жар растений ядовитых
Бросает в сон меня при лунном свете,
И я, обвитый запахом соцветий,
Вдруг вижу ведьм, в зеркальных недрах скрытых.

Кровавые цветы на диком древе
Из сердца хладный пламень выжимают,
А их уста, что все искусства знают,
Мне в горло пьяные вопьются в гневе.

Чумной цветок тропического сада —
Ты уст моих достигнешь для мучений,
Источник замутив в кровавой пене.

И скоро ненасытная менада
Проглотит средь миазмов на болоте
Куски дрожащей от пожара плоти.

Она, щедра и призрачна, настала,
Померкло дней недолгое сиянье.
Густая синева без покрывала,
Отлеты птиц, как древние преданья.
Вино поспело; тихо зашептало
Разгадку тайны темное молчанье.

То здесь, то там – кресты по хмурым горкам,
В лесу багряном стадо заблудилось.
Луна плывет над речкой, над ведерком,
Рука жнеца устало опустилась,
И синекрылый сумрак с тихим вспорхом
Над крышами пронесся; тьма сгустилась.

Созвездья на челе твоем свивают
Свои гнездовья; все полно покоя,
И ангелы неслышные слетают
С губ любящего, слившись с синевою;
Испариной предсмертной проступает
Роса, блестя над скошенной травою.

В небе – мертвенный металл.
Ржавью, в бурях завихренн ό й,
Мчат голодные вороны —
Здешний край уныл и вял.

Тучу луч не разорвал.
Сатаной усемеренный,
Разногласный, разъяренный
Грай над гнилью зазвучал.

Клюв за клювом искромсал
Сгустки плесени зеленой.
Из домов – глухие стоны,
Театральный блещет зал.

Церкви, улицы, вокзал
Тьмой объяты похоронной.
Под мостом – ладья Харона.
В простынях – кровавый шквал.

Тебе родным быть, человек, моя мечта!
Кто б ни был ты – младенец, негр или акробат,
Служанки ль песнь, на звезды ли плота
Глядящий сплавщик, летчик иль солдат.