Ольга Гиль - Зарубежная литература XX века. Учебно-методическое пособие

Ваш ум и вы – Саргассова трясина,
Лет двадцать Лондон вами проплывал,
В вас с кораблей попадали пустые
Индейки, сплетни, пестрые тряпицы
И прочий вздор – в уплату за услуги.
Великие умы искали вас —
За неименьем никого получше.
А вы – второго сорта. Что, трагично?
Нисколько. Сами вы боялись будней,
Единственного преданного мужа —
Один и тот глупел бы год от года.
О ваша выдержка! Я видел, вы
Часами ждете, не плывет ли кто.
Теперь вы сами платите за это.
Вы чем-то интересны. К вам заходят,
От вас уносят странные предметы:
Какой-нибудь трофей, чудную мысль,
Никчемный фактик, сплетню, что приводит
К химерам мандрагоры, что-то там,
Что вроде бы и может пригодиться,
Да все не пригождается, не может
Занять свой угол, обрести свой час:
Какой-нибудь подсвечник или идол,
Мозаика, янтарь, топаз.
Все ваше достояние; и все же
В старинном барахле морского клада,
Разбросанного меж подводных трав,
На разной глубине, в различном свете —
Нет ничего! Нигде нет ничего,
Что было б вашим.
Все же это вы.

A touch of cold in the Autumn night —
I walked abroad,
And saw the ruby moon lean over a hedge
Like a red-faced farmer.
I did not stop to speak, but nodded,
And round about were the wistful stars
With white faces like town children.

Осенний вечер стал прохладней;
Я вышел погулять.
Румяная луна стояла у плетня,
Как краснорожий фермер;
С ней говорить не стал я, только поклонился.
Кругом толпились щупленькие звезды,
Похожие на городских детей.

(The fantasia of a fallen gentleman on a cold, bitter night)

Once, in finesse of fiddles found I ecstasy,
In the flash of gold heels on the hard pavement.
Now see I
That warmth’s the very staff of poesy.
Oh, God, make small
The old star-eaten blanket of the sky,
That I may fold it round me and in comfort lie.

Когда-то приходил в восторг я
от изящества всех скрипок,
От золотого блеска каблуков
на твердой мостовой.
Теперь я вижу:
Поэзия – великое тепло.
О, Господи, услышь мою мольбу,
поменьше сделай
Одеяло звездное небес,
Чтоб мог я завернуться и с комфортом лечь.

The chimneys, rank to rank,
Cut the clear sky;
The moon,

With a rag of gauze about the loins
Poses among them, an awkward Venus —

And here am I looking wantonly at her
Over the kitchen sink.

Трубы, встав в шеренгу,
Режут небо в ясный вечер;
Луна с прозрачной тряпкой
вокруг бедер
Позирует средь них – неуклюжая Венера.
А вот и я, распутник,
Стоя у раковины на кухне,
Не мог не заглядеться на нее.

Grow weary if you will, let me be sad.
Use no more speech now;
Let the silence spread gold hair above us,
Fold on delicate fold.
Use no more speech;
You had the ivory of my life to carve…

And Picus of Mirandola is dead;
And all the gods they dreamed and fabled of,
Hermes, and Thoth, and Christ are rotten now,
Rotten and dank.

And through it all I see your pale Greek face;
Tenderness
Makes me as eager as a little child to love you,
You morsel left half cold on Caesar’s plate.

Грусти сама, позволь и мне грустить.
Не надо слов; пусть золото молчания над нами
За локоном распустит локон.
Не надо слов;
Ты изваять могла мою судьбу.

И Пико из Мирандолы в могиле,
И боги, порожденье снов и сказок,
Давно истлели – Тот, Гермес, Христос…
Но мне все светит бледное лицо;
Я полон нежности
И, как ребенок, тщусь любить тебя,
Скупой объедок цезарских пиров.

Zeus,
Brazen-thunder-hurler,
Cloud-whirler, son-of-Kronos,
Send vengeance on these Oreads
Who strew
White frozen flecks of mist and cloud
Over the brown trees and the tufted grass
Of the meadows, where the stream
Runs black through shining banks
Of bluish white.

Zeus,
Are the halls of heaven broken up
That you flake down upon me
Feather-strips of marble?

Dis and Styx!
When I stamp my hoof
The frozen-cloud-specks jam into the cleft
So that I reel upon two slippery points…

Fool, to stand here cursing
When I might be running!

О Зевс,
Метатель медных молний,
Вихритель туч, сын Кроноса,
Нацель месть свою на ореад,
Разбрызгавших белые стылые пятна
Облаков и тумана
По бурым деревьям и лохматой траве
Лугов, где ручей бежит черной струей
Меж сияющих голубоватой белизной
Берегов.

О Зевс,
Не прорвалась ли твердь небес,
Не осыпается ли на меня
Мраморно-белыми перистыми хлопьями?