Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Поэтому нет ничего удивительного, что после такой операции с фактами истории советского искусства один из наиболее активных ревизионистов саркастически назвал литературу социалистического реализма «теоретической и практической пустотой».

А ведь советская литература известна всему миру. Горький, Шолохов, А. Толстой, Маяковский, Фадеев, Федин, Н. Островский и др. переведены на многие языки мира и пользуются огромной популярностью. Не случайно пришла такая популярность. Советские писатели прославляют человека, его любовь к труду, его стремление к миру, ненависть к войне. И эти идеи близки и дороги всему прогрессивному человечеству. Поэтому только фальшивым можно назвать утверждение тех, кто относит социалистический реализм к теоретической и практической пустоте. Плодотворность или несостоятельность того или иного направления в искусстве надо определять по его вершинным достижениям. Только в этом случае возможен научно обоснованный вывод.

На все эти размышления наводит книга А.И. Метченко «Кровное, завоеванное». Книга, повторяю, острая, полемичная, актуальная. Бесспорна серьезность и глубина многих положений и выводов ее. Неоценимы заслуги ученого и писателя, создавшего ее. И недаром эта книга пользовалась и пользуется такой популярностью, а автор ее увенчан Государственной премией СССР» (Москва. 1977. № 3).

Впервые мне пришла мысль о поездке за границу в 1977 году, когда я начал работать над документальной повестью о Тотлебене, о Плевне и Русско-турецкой войне 1877 – 1878 годов. Чуть ли не ото всех своих друзей и приятелей я слышал о поездках за границу, а мне как-то не приходила в голову эта чудесная мысль. И я подал заявку на творческую командировку в Болгарию, посмотреть Софию, побывать в Плевне, на Шипке, в Велико-Тырнове, Габрово, побывать в монастырях, познакомиться с болгарскими писателями. В МГУ, когда я учился, в 50-е годы много училось болгар. Некоторые из них стали писателями. Командировку я получил на две недели и побывал чуть ли не во всех городах, нужных мне для повествования. Конечно, мало что осталось от того времени, но все-таки дух того времени остался, местность, люди, болгарский язык.

Потом неожиданно для меня партком и Московская организация писателей направили меня в Великобританию вместе с Владимиром Солоухиным, моим давним знакомым и единомышленником. Это был 1978 год. Вызывали меня в какую-то комиссию по заграничным командировкам, скорее всего кагэбэшную, солидные люди высказывали мне доброжелательные советы. Желали удачи. Но в капстрану я ехал впервые, а потому встрече не придал особого значения. Поездка была поразительно интересной. С Владимиром Алексеевичем мы сели рядом в самолете, лететь всего лишь два с половиной часа, но время пролетело незаметно. У меня в то время всегда была плоская бутылка коньяка, у Солоухина весело заблестели глаза при виде бутылки, и не торопясь мы ее с удовольствием распили. И говорили, говорили все о нашем, русском.

Встретил нас в Хитроу наш переводчик и распорядитель сэр Джон Робертс, деликатный, умный, тактичный, великолепно знающий нашу литературу, особенно музыку. Стоило что-то потихоньку напеть, когда мы ехали в машине, которую чаще всего он вел сам, как он тут же вмешивался и почти всегда точно называл автора музыки и пускался в умные рассуждения о его жизни и успехах и неудачах. Я как раз тогда заканчивал книгу о молодом Шаляпине, и музыкальные фразы постоянно преследовали меня. Несколько дней мы пробыли в Лондоне, а потом отправились в Уэльс, в Суонсийском униврситете мы встретились со студентами и преподавателями и отвечали на вопросы. Зашел разговор о Киплинге. Солоухин с восторгом заговорил о его творчестве, но слушатели приняли холодно его восхищение. Я объяснил слушателям, что к Киплингу в Советском Союзе относятся неоднозначно, советские читатели знают, что он поддерживал колониализм великобританцев, и это уменьшает симпатии к нему. Мое выступление поддержали: ведь они – уэльсцы, валлийцы, автономная область, резко осуждают британцев за полноту власти в Великобритании и сохраняют свои национальные особенности, но Владимир Алексеевич не понял специфики полемики.

Мы побывали в Кардифе, Бирмингеме, встречались с учеными, писателями, политическими деятелями. При встречах нам дарили книги, и не по одной, а сразу несколько. Опытный Солоухин тут же мне посоветовал избавляться от них, иначе нас в самолет не пустят. Однажды мы ехали в электричке после одной из встреч с полными сумками книг, и мы якобы забыли их в вагоне, но нас тут же догнали и вновь вручили эти книги. Выступали по радио Би-би-си, получили тут же гонорар за выступление. На прощание нас приняли в Обществе дружбы Великобритании и СССР, Владимир Солоухин беседовал с председателем общества, бывшим премьер-министром, а мне пришлось беседовать с членами правления общества, которые были несколько удивлены, что я неплохо разбираюсь в полемике литературного движения, знаю не только Шолохова, но и Булгакова, отвечаю на любой вопрос не в официальной заскорузлой форме, а свободно, непринужденно. И мои собеседники с удивлением сказали мне, что думали, я лишь сопровождаю Солоухина как офицер КГБ, без которого, им казалось, никого не выпускают за рубеж.