Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Официальным образцом такой литературы, которому якобы «предписывалось» следовать всем, был «Цемент» Гладкова – «одна из первых производственных книг». «Основным содержанием книги являются чертежи, статистика и машины. В романах подобного типа люди являются хозяевами машин в том смысле, что достигаются новые производственные цели. Но в то же время все человеческие проблемы решаются соотносительно с нуждами машин, а сам человек становится... орудием своих орудий».

Но стоит только обратиться к подлинным историческим фактам – и прежде всего к самому роману – как от этой «концепции» ничего не останется. В самом деле, разве критика 20-х годов, признавая «Цемент» значительным, ярким произведением, не отмечала его существенных недостатков в области композиции, неотчетливости некоторых характеров. Разве В. Полянский – один из заметных критиков того времени, не писал, возражая П. Когану, что в романе «две темы объединены искусственно, так что невольно раздражаешься», что автор «увлекся Дашей, уделил ей больше внимания, чем в данном произведении следовало», что «материал на два романа он втиснул в одно произведение, и в романе образовалось два центра», в романе много лишних деталей, «ненужных, убивающих стройность произведения» и т. д. Одновременно с этим разве И. Кубиков в книге «Рабочий класс в русской литературе» не отмечает существенных недостатков романа?

Ф. Гладков создал значительное и новое по своей теме произведение, поставил много проблем, вывел ряд своеобразных, оригинальных типов людей. И в этом его бесспорная заслуга. Но вместе с тем в «Цементе» было так много недостатков, настолько роман был художественно несовершенным, что М. Горький в письме к А. Воронскому отнес его к произведениям «не художественным в принятом смысле слова, но и не чисто «агитационным». Горький, называя литературу «искусством пластического изображения посредством слова», резко выступал против тех писателей, кто упрощенно понимал свои задачи. В статьях «По поводу одной полемики» и «О прозе» Горький критикует романы Ильенкова, Белого, Панферова за неумелое использование слова при изображении людей, пейзажей. Особое внимание Горький уделяет роману Гладкова «Энергия», в котором недостатки «Цемента» сказались еще резче и определеннее. Горький в своих письмах Гладкову не раз обращал его внимание на небрежное словотворчество. В статье «О прозе» Горький публично выступил против упрощенного понимания реализма, бытовавшего в некоторых литературных кругах того времени (Гладков, Серафимович, Панферов и другие). Горький называет Гладкова «реалистом», вкладывая, однако, в этот термин иронический смысл, потому что «реализм он понимает весьма упрощенно».

В героях «Цемента» много рационалистического, головного. И этот недостаток Гладкова, его творческую неспособность создания «живых» людей был замечен уже в то время. Глеба Чумалова А. Фадеев, например, относил к тем типам «так называемого железного коммуниста в кожаной куртке или без нее, с челюстью железной, или не совсем железной, но около этого», которые были уже намечены в литературе: «Глеб Чумалов воплощает в себе огромную волю рабочего класса к строительству социализма, но своих брюк брусничного цвета с искрой у него нет – в этом его слабость».

Этот пример с Гладковым достаточно убедительно показывает, как необъективна буржуазная критика не только в своей полемике по общим эстетическим вопросам искусствознания, но и в оценке отдельных произведений. «Объективизма», о котором так любят говорить буржуазные эстетики, они отнюдь не проявляют. И не только тогда, когда речь идет о современном советском искусстве, но и о классике. Именно здесь – те далекие подступы, с которых начинается атака на социалистический реализм.

Основная тенденция в «изучении» русской литературы XX века заключается в том, чтобы представить дооктябрьскую литературу как ее «вершину», а послеоктябрьскую – как ее «деградацию». В толковании буржуазных литературоведов Октябрьская революция предстает как «историческая несправедливость», уничтожившая русскую литературу. Нападки на коммунистическую идеологию сказываются и в захваливании формалистических поэтических школ первых лет революции и в рекламировании некоторых писателей, поэтов, далеких от передовых идей своего времени, в частности, Ф. Сологуба и его «Творимой легенды»; в то же время лучшие произведения того времени иронически называют «политической беллетристикой». В том же «Словаре русской литературы» Харкинса говорится, что «доктрина социалистического реализма практически вытеснила другие художественные течения в пользу поверхностного, натуралистического реализма и вызвала появление стереотипных героев и очень часто поверхностного сентиментализма». Все, что не подходит под представление буржуазных критиков о социалистическом реализме, выводится ими за его пределы. Романы К. Федина, например, «не относятся» к социалистическому реализму потому, что его острый интерес к психологическим переживаниям человека, к диалектическому показу игры света и теней в душевной жизни героев, якобы противоречит марксистской теории литературы. Особенно яростным нападкам русская советская литература подвергается со стороны В. Сечкарева, рассматривающего ее как «развитие по нисходящей линии во всех жанрах». Не удивительно, что «Тихий Дон» М. Шолохова для него всего лишь «сухой перечень событий», а «Хождение по мукам» А. Толстого, «несмотря на несколько удачных отдельных сцен, в целом не убедительно». «Герои всех романов новой России, – пишет В. Сечкарев, – четко разделены, в зависимости от социального происхождения, на хороших и плохих. Попытки смотреть объективно в этом отношении чрезвычайно редки. Чисто человеческие, индивидуальные конфликты отсутствуют полностью».