Марина Шумарина - Язык в зеркале художественного текста. Метаязыковая рефлексия в произведениях русской прозы

Ср. понятие «мифологический сюжет» в трактовке О. М. Фрейденберг, которая понимала под этим обозначением «не сюжет мифа, но сюжет, созданный мифотворческим мышлением» [Фрейденберг 1997: 224].

В филологии под мотивом понимается «отвлеченное от конкретных деталей и выраженное в простейшей словесной формуле схематическое изложение элементов содержания» [Чудаков 1967: 995].

Так, в словаре «Русская заветная идиоматика» список источников материала включает более 100 наименований художественных произведений, поэтических и прозаических сборников, изданных преимущественно в конце 1980-х – начале 1990-х гг. [Василий Буй 1995: XXI–XXIV].

Было бы неверно считать, что стереотипы, связанные с оценкой обсценизмов, «открыты» современными авторами – большинство соответствующих мотивов встречается и в литературе более ранних периодов, однако бесспорно, что рефлексии о мате в последние два десятилетия приобрели большую частотность.

В каком-то смысле мифологемой является и «язык Пушкина», поскольку под «языком Пушкина» понимается не 'язык Пушкина', и даже не 'язык произведений Пушкина', а лишь язык его произведений, включенных в учебные программы по литературе. Призывы «говорить на языке Пушкина» означают не 'говорить на языке Пушкина', а 'использовать языковые единицы, которые содержатся в хрестоматийных произведениях Пушкина' (то есть использовать средства литературного языка).

См. статью Н. Д. Голева, в которой подробно описаны разнообразные игровые способы намека на бранные выражения [Голев 2005].

Ср. замечание лингвиста: «…во всех слоях русского общества в нужных случаях «крепкие и сильные слова и выражения» были одним из самых эффективных способов «излить душу», – благо российская действительность всегда давала для таких излияний достаточно поводов» [Мокиенко 1994: 51].

Ср. замечание писателя Валерия Попова: «…есть слова, которые не смотрятся на бумаге. Они на заборе смотрятся» [Попов 2006: 215].

Ср. также подробно воспроизведенные граффити в общественном туалете в романе В. Платовой «Ужасные невинные».

Ср. высказанную А. Н. Барановым и Д. О. Добровольским идею о существовании «особой грамматики обсценного дискурса» [Василий Буй 1995: IX], которая регулирует построение «многоэтажных» бранных выражений.

Этот мотив согласуется с «большим» мифом об уникальности и необыкновенной сложности русского языка, который, по мнению ряда исследователей, компенсирует глубинный комплекс «отставания от Запада» [см.: Гудков 2009: 84].

Ср. высказывание писателя-фантаста Е. Лукина: «Русский мат на несколько веков старше современного языка и звучал ещё в древнерусском. Вот и гадай после этого, кто кем засорён» [Лукин 2007].

Ср. часто цитируемые строки В. Высоцкого: Проникновенье наше по планете / Особенно заметно вдалеке. / В общественном парижском туалете / Есть надписи на русском языке (Письмо к другу…).

Ср. высказываемое специалистами мнение о том, что активное использование обсценизмов обусловлено психосоциальными и физиологическими особенностями именно мужчин [Жельвис 1997: 111 и др.].

Рост внимания исследователей к метаязыковой рефлексии в художественном тексте совпадает с активизацией соответствующего феномена в отечественной литературе [см.: Фатеева 2000], в частности – в литературе постмодернизма [Зубова 2003]. По образному выражению О. Седаковой, «есть дух интеллектуальной эпохи… Эта тема эпохи – язык» [Цит. по: Полухина 1997: 221]. Обращение поэта к языку как к предмету художественного изображения получило название лингводицеи [Глушко 1998].

Я. И. Гин заключает данный термин в кавычки.

Ср. замечание Л. О. Чернейко о том, что «оценка знака заключается уже в самом его выборе говорящим как наиболее эффективного для решения коммуникативных задач средства» [Чернейко 1990: 74].

Ср. с понятиями «воображаемая филология» (В. П. Григорьев), или «мнимая лингвистика» (Т. В. Цивьян).

Ср. замечание исследователя о существовании в языке похожей лакуны: «Нет [в русском языке – М. Ш.] слова, которое обозначало бы собирательницу или собирателя семьи, т. е. члена семьи, письмами, расспросами, встречами скрепляющего, собирающего семью» [Харченко 2009: 99].