Леонид Карасев - Гоголь в тексте

Вся рождественская повесть Гоголя – одна «весело смеющаяся ночь», освещенная «чудным» светом месяца и искрами звезд. Но временем ночи суточный круг не исчерпывается; ночи предстоит вечер и его закатный свет – свет вечерний.

Бог есть Свет. А раз так, то тема Божественного Света, предвещающего новое, чаемое состояние мира, оказывается важнейшей для того, кто, не удовлетворяясь образом словесным, метафорическим, жаждет картины зримой, наглядной. «…Проходит образ мира сего» (1 Кор. 7, 31), и «…небо и земля прейдут» (Мф. 24, 35). Изменится мир, образ мира, поскольку он будет освещен новым светом. Вопрос о Свете, в его переводе на язык человеческих возможностей становится, таким образом, вопросом об освещении , то есть о той картинке дня, вечера или ночи, которая могла бы в какой-то степени соответствовать представлению о мистическом Свете. Но как представить этот Свет, с чем сравнить из того, что явлено человеку в его земной обычной жизни? Свет дня для этого явно не подходит, поскольку день – это обычное, вполне заурядное состояние мира. Ночь – тоже, тем более что ночь – это нечто противоположное дню, то есть свету.

Гоголь хорошо знал библейские и богослужебные тексты, и поэтому все, что сказано в них о Свете, вряд ли осталось бы им незамеченным. Однако дело в том, что сведения подобного рода имеют метафорический или обобщенный характер, а их разнообразие создает смысловое напряжение для всякого, кто, несмотря на безнадежность предприятия, все же захочет понять, каким именно будет ожидаемый Свет. Иисус Христос, Его Свет именуется по-разному: «звезда светлая и утренняя» (Откр. 22, 16), а чаще всего – «Солнце» или «Солнце правды» (Рождественский тропарь и др.). Но дневное солнце – это нестерпимый свет, на который человек без боли смотреть не может. Другое дело солнце, пришедшее к закату. Бог-Логос, как пишет С. С. Аверинцев, смягчает свое непереносимое для человеческого глаза сияние и предстает в смиренном облике как «свет вечерний» [102](для сравнения: в книге пророка Захарии, сказано, что Господь должен явиться ни днем, ни ночью, а вечером: «…лишь в вечернее время явится свет» (Зах. 14, 7).

Время солнечного заката, когда появляется Венера (Геспер – звезда вечерняя), – это время, когда небо окрашено спокойным розовым светом. Именно этот свет ранние христиане связали с Иисусом Христом и назвали «светом вечерним» (φῶς ἑσπερινόν). В светиличном песнопении II века н э. «Свете тихий» этот свет именуется «вечерним» и «тихим»: « Свете Тихий святые славы, Безсмертного Отца небесного, святого блаженного, Иисуса Христа: пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний , поем Отца, Сына и Святаго Духа, Бога». В древнегреческом языке слово «ιλαρός», переведенное на церковнославянский язык как «тихий», несло в себе одновременно смыслы «радости» и «мягкости», «тихости» [103]; соответственно и перевести его можно было по-разному. Например, при переводе этого песнопения на английский язык в большей степени проступило первое значение («gladsome»), в русском – второе: «тихий» свет заката – свет тихой милости (а значит, и радости, «свет утешный»), которую дарит человеку Иисус Христос.

От света «тихого» и «вечернего» – один шаг до парадоксального на первый взгляд «света невечернего», появляющегося в более поздней литургической традиции. В данном случае, все опять связано с проблемой перевода, поскольку в древнегреческом языке слово «ἑσπερινόν» означает одновременно и «вечер» и «закат». И если в «свете вечернем» главным было указание на свет и цвет закатного неба, то в «свете невечернем», образованным через отрицание – «ανέσπερός» главным стал смысл самого заката или захода солнца. Таким образом, словосочетание «свет невечерний», которым именуется Иисус Христос, означает «свет незаходимый», «незакатный», или свет, сияющий вечно. В предисловии к книге «Свет невечерний» о. Сергий Булгаков приводит те строки из «Вечерней песни» А. С. Хомякова, в которых есть одноименное словосочетание, в то время как в самом стихотворении дается картина заката, то есть света вечернего :