Николас Тинберген - Мир серебристой чайки

Открытие — этот триумф и трофей ученого — может быть и очень большим и совсем крохотным. И опять-таки по-настоящему оценить его значение с чисто рациональной точки зрения не всегда легко. Но быть может, читатель этой книги понял и разделил с нами те чувства, которые мы испытали, когда убедились, что наши окольцованные пары действительно вернулись на свои прошлогодние территории, когда обнаружили, что серебристые чайки научаются узнавать своих птенцов, и когда увидели, как чайка взлетела с деревянным яйцом в воздух и бросила его, продемонстрировав тем самым, что это поведение представляет собой реакцию на твердый корм. Более значительными открытиями были распутывание побуждений, которые лежат в основе угрожающего поведения, и выяснение значения территории у серебристой чайки.

В чем же заключались наши главные открытия? Краткое обсуждение поможет правильно оценить результаты, а также показать возможные направления будущих исследований.

Анализ поведения чаек [11] Имеется в виду врожденное поведение чаек, которое только и было предметом исследования автора. — Прим. ред. выявляет отсутствие у них представления о том, чему служат их действия и в какой мере они помогают достижению искомой цели, — жесткая, почти автоматическая зависимость от внутренних и внешних условий. Так, птенец вновь и вновь, по нескольку сотен раз, реагирует на примитивную модель, несмотря на то что не получает от этой модели корма. Он просто не может противостоять нескольким сигнальным стимулам. Взрослые птицы часто ведут себя не менее "глупо". Деревянное яйцо было поднято в воздух и брошено только потому, что оказалось твердым: иет никаких признаков, что чайки ©тдают себе отчет, для чего надо ронять твердый корм, — ведь когда у них есть выбор между мягким илом, водой и твердым камнем, они так и не научаются бросать раковину на камень даже после многих бесплодных попыток. Такую же негибкость поведения демонстрирует перекатывание яйца: чайке "не приходит в голову" воспользоваться крыльями или лапами, которые оказались бы тут несравненно более удобными орудиями, чем узкий клюв. Число подобных примеров можно было бы умножить.

Эти факты помогли нам отказаться от наивной самодовольной антропоцентрической манеры объяснять поведение животных через наш собственный опыт и заставили нас обратиться к исследованию истинных его причин. Так мы пришли к опытам с моделями. Систематически мы проводили такие опыты только дважды — изучая реакцию па яйца при насиживании и реакцию выпрашивания корма у птенцов. Что касается первой серии опытов, то они не пошли дальше начальной стадии, но во втором случае мы добились некоторых успехов, хотя эту работу можно и должно продолжить. В обоих случаях было продемонстрировано, что это врожденные реакции, которые зависят от немногочисленных относительно простых сигнальных стимулов. Обычно эти сигнальные стимулы носили "конфигурационный" характер, то есть их трудно было описать количественно и приходилось описывать через взаимосвязь: например, степень контраста между цветом клюва и цветом пятнышка или же близость или низшее положение клюва — все это оказалось стимулами, побуждающими птенца выпрашивать корм. Поэтому такие исследования приводят к своеобразным результатам: хотя они до некоторой степени удовлетворяют нас, открывая конкретные причины поведения птицы, они же ставят перед нами новую и куда более сложную проблему: что происходит в глазах и в нервной системе птенца, когда он оценивает "низшее положение", или "контрастность", или "близость"?

Далее, наши исследования выявляют поразительное различие между сигнальными стимулами и "обусловленными" стимулами, которые начинают восприниматься только благодаря научению. Реакции взрослых птиц на своих партнеров (и на своих птенцов, едва они научаются узнавать их) становятся настолько избирательными, что никакая другая птица не может их стимулировать. Иными словами, в результате процесса научения они начинают воспринимать настолько мелкие детали, что еле заметной разницы между партнером и всеми остальными птпцами или между их собственными и чужими птенцами оказывается достаточно, чтобы чужаки уже не могли стимулировать у них соответствующие реакции.

Процессы научения, обнаруженные нами, свидетельствуют о поразительных способностях чаек. И тут возникает повая загадка. Мы видим, что способность к научению у серебристой чайки не оставляет желать ничего лучшего. Но применяется она лишь в особых случаях. Почему чайка так мало узнает о собственных яйцах, даже когда они совершенно не похожи на другие? В сущности, эта проблема носит более общий характер. Зрение у серебристой чайки очепь хорошее — пожалуй, даже лучше нашего. Почему же она не всегда полностью использует его возможности? Почему, например, она начинает насиживать цилиндр? И ее исполнительные органы тоже могли бы использоваться гораздо шире, о чем свидетельствует хотя бы закатывание яиц в гнездо. Все эти факты указывают па определенную ограниченность ее центральной нервной системы. Подобные наблюдения и эксперименты неизбежно подводят к выводу, что поведение, каким бы разнообразным оно ни казалось на первый взгляд, зависит от механизмов перепой системы — механизмов со строго ограниченными функциями. Тут, как и во многих других случаях, природа способствовала развитию только самого необходимого минимума.