Конечно, было бы неразумно вполне приравнивать мир ПГТ, да и множества городов районного подчинения к миру военных городков, старых или нынешних — всё же отсутствие регламентированности Уставами привносит впервые толику если и не свободы, то некой расслабленности. И всё же различия, пожалуй, менее существенны, чем сходства — во всяком случае, мой опыт знакомства с миром военных городков убедил в том, что имитация подчинения Уставу успела давно достичь высокой изощренности. Такие существенные мелочи, как никогда не заделываемые проемы в ограждении, которыми пользуется всякое разумное существо, дабы не вступать в открытый конфликт с местным правом, убеждают в том, что лозунг выживания остается опорой российского нонурбанизма. Нет смысла возвращаться к особому миру «закрытых» городов, от крупных ПГТ отличающихся только тем, что в Новоуральске или в ныне зарубежных Шевченко и Навои форма города имитировалась с гораздо большим совершенством, чем в городах с внятным социальным статусом. Важнее иное: на пределе возрастания ряда монопромышленых слобод, начинаемого ПТГ, вроде Орджоникидзе в Крыму, пребывают слободы уже совершенно гигантских габаритов, вроде Тольятти или Набережных Челнов.
Эти химерические скопления людей, порожденные сугубо советским стилем планирования, всё же слишком велики, чтобы целиком укладываться в схему. Уже говорилось о том, что в Челнах всё же сохранилось различие между «городом», созданным в 50-е годы под строительство ГРЭС, и Автозаводским районом. Точно так же и в Тольятти сохранился контраст между «старым городом» 50-х, т. е. степным Ставрополем, перенесенным на новое место в связи со строительством гидроузла и т. н. Автоградом [42] Отнюдь не случайно, что конный монумент Татищеву установлен в 2001 г. в черте «Старого города».
.
Заметим, что, как ни парадоксально, но «сталинские» города, созданные преимущественно рабским трудом заключенных, в форме своей несут больше человеческого начала, чем города куда более либеральной брежневской поры: нормальных пропорций и размеров дома, нормальных габаритов дворы. Дело не в идеологии, а в том, что когда форма города лишь имитируется, и поселение создается не взаимодействием сил в социально-экономическом поле, а казенной волей, решение естественно передать тем, кого по традиции определяют специалистами по городской форме — архитекторам. Архитектор же, предоставленный сам себе, способен либо по инерции воспроизводить некие «городские», т. е. европейские стереотипы, пока ощущает себя преемником всемирной истории городских форм, либо увлекается отчаянным абстракционизмом, если его связанность с культурой формы оказалась разорвана.
При одной лишь имитации формы города происходит натуральное высвобождение от последних следов реальности человеческого существования, и создание произвольных композиций в почти картографическом масштабе не сдержано почти ничем. Поскольку размеры тела архитектора относительно постоянны, а изображать планировку города принято на доске, легко понять, что технически невозможно работать на планшете с габаритами более 3 х 3 м. Чтобы поместить сверхслободу на таком планшете, остается уменьшать масштаб изображения и рисовать форму города в масштабе 1:10000. В таком масштабе обычная улица шириной метров 20 должна быть представлена линией в 2 миллиметра, т. е. быть едва различимой с той дистанции, с которой принято глядеть на генеральные планы при обсуждении с экспертами или во время визита начальства. Вполне естественно воспроизводить «форму проспекта» для главной улицы, придавая ей ширину 300 м, соответствующих размеров «форму площади». Последняя же определялась для столиц требованиями военных парадов. Поскольку же, в свою очередь, кроме партийно-советского дома и Дворца культуры, зал которого был необходим для проведения партконференций, более никакое «общественное» строительство не финансировалось, в гигантской слободе воцарялся пустырь — форма пустыни или «дикого поля» [43] Только в наши дни, с развитием системы услуг и частных офисов, начался мучительный процесс доращивания «дикого поля» до состояния обитаемого социального пространства — заполняются пустые углы, осваиваются обширные технические подвалы и т. п. И всё же преодолеть мощь слободы удастся лишь через тридцать-сорок лет.
.
Впрочем, здесь нет качественной новизны. Перепланировка поселений под европейскую «форму города» при Екатерине Великой и Николае Первом также велась по планам, составляемых в отношении лишь к листу бумаги — нередко срочно и заочно. О площади Тихвина уже говорилось, но ведь и при устройстве главных площадей Полтавы или Петрозаводска только лишь изображалась «форма площади», круг в первом случае, овал во втором. Если петрозаводский овал был окаймлен хотя и низковатыми, но всё же соответствующими месту зданиями присутственных мест и губернаторского дома, то в Полтаве посреди города была создана своего рода модель поля, словно напоминающая о том, что наши предки некогда удалились в леса именно из степи, уступив «поле» натиску кочевников. И тогда причина была сугубо инструментальна. При изображении кварталов очередной новой «формы города» было ясно, что изображается интервал между проездами, которому предстояло быть заполненным огородами на три четверти. Под второстепенную площадь изымался один прямоугольник квартала, под главную — два или четыре. Круг, овал или трапеция слегка усложняли задачу, но не слишком.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу