Вячеслав Глазычев - Глубинная Россия - 2000 - 2002

Устранение такого шарнира, т. е. признание за районом сугубо статистической сущности при отъятии у него субъектности имело бы принципиальное значение для того, чтобы хотя бы приобрести шанс некоторого ослабления командно-административной системы, в принципе парализующей какие бы то ни было надежды на перелом тренда. Командование территориями есть ключевое условие чисто воспроизводственной, затратно-субсидионной модели, и потому устранение шарнирной передачи существеннее, чем идеологические подвижки.

«Бунт» малых городов против диктата районов за собственную эмансипацию был бы тождествен их «бунту» против губерний, т. е. в общем случае невозможен. Изменить ситуацию возможно только в случае отстройки более сложной схемы: крупный город в роли патрона — малый город — район с его разбросанными поселениями.

Более чем вероятно, что только со следующего размерного порога, составляющего около 100 тыс. человек, возникает ситуация, где в общем случае сегодня становится целесообразным полновесное разделение местных властей на представительную и исполнительную. До этой средней величины, как правило, в муниципальном образовании недостает человеческих ресурсов — квалификационных, в первую очередь, социально самоосознающих — во-вторую, чтобы обеспечить конструктивную диалоговую схему. Возражать против схемы, когда глава администрации избирается местным советом или нанимается таковым, в городе меньшего размера в общем случае не представляется целесообразным, по крайней мере, до того времени, когда интенсивность развития местного предпринимательства не достигнет некоторой критической величины. До того же уровня развитости поселений нет оснований ожидать возникновения СМИ, независимых от администрации.

Наконец, просматривается ещё один энергетический порог в 250–300 тысяч человек, с которого у городов обнаруживается возможность занять позицию реального финансового и менеджерального патрона в отношении малых городов, в свою очередь занимающих тогда позицию организатора сельскохозяйственного ареала.

Разумеется, речь идёт лишь о среднестатистической ситуации — как показывают наши зондажные исследования за два года, «отклоняющееся» поведение возможно для городов, по населённости недобирающих до критической величины, но в силу стечения благоприятных обстоятельств и персональных случайностей обретающих неординарный заряд социальной энергии и организационной инициативы. Для проверки этого предположения необходима организация серьёзного эксперимента в окружном масштабе, с целью подготовки которого в 2001 г. Центр стратегических исследований предпринял серию проектных семинаров в районах разных областей и республик.

Прежде чем углубиться в рассуждения о сегодняшней российской глубинной периферии, необходимо несколько задержаться на суждениях более общих.

Слово «город» употребляют все, но лишь географы точно знают, что они при этом имеют в виду — у них есть карта, на карте стоит точка, и рядом надпись «город».

Обозревая российские пространства на протяжении тех пяти веков, относительно которых мы можем опираться на относительно надежные источники, нельзя не обнаружить некую странность. Всегда можно обнаружить некоторым образом застроенную территорию, административно отграниченную от «негорода». Раньше были заставы, потом только дорожные знаки, указующие на пересечение границы между ними [36] Есть города, вроде Самары, у которых символ пересечения городской черты вынесен так далеко за пределы застройки, что поначалу может показаться, что это чья-то скверная шутка. . Впрочем, после многократных террористических актов в Москве и иных местах заставы возродились вместе с их непременным атрибутом — сужением дороги и барьерами. Всегда есть некоторое множество жилых и прочих построек, так или иначе замощенных улиц. Всевозможные власти и прочие администрации, вроде газпромовских, обозначают своё наличие соответствующими вывесками при входах в присутственные места.

Аэросъёмки проявляют, разумеется, некоторые специфические особенности любого российского города и в первую очередь рыхлость его ткани, обилие пустырей и полупустырей, огороженных и неогороженных, однако для сугубо постороннего взгляда это не более чем недостаток или даже ценный ресурс развития в будущем. На масштабном же плане и в особенности на карте и эта специфика исчезает почти полностью, что легко позволяло десятками лет имитировать наличие в стране градостроительной политики на всевозможных международных собраниях. Удавалось это тем легче, что терминология использовалась почти та же, что и в остальном мире, передавалась десятилетиями через вузовскую «машину» воспроизводства профессии. Тонкости же, вроде того, что именно градостроительного проектирования в прочем мире не было, а было и есть urban planning, т. е. «регулирование через планирование», от внимания ускользали.