Знание-сила, 2003 № 04 (910)

Почему, в самом деле, ростки не стелятся по земле, а, споря с силой тяжести, тянутся вверх? Этот вопрос давно занимал ученых, но лишь теперь нашелся ответ. Все дело в гормоне ауксине. Известно было, что он стимулирует рост стеблей, листьев, корней. Однако, как выяснилось, его присутствие в растительной ткани еще не заставляет росток тянуться к свету. Важно, чтобы ауксин скопился на самом кончике стебля. Туда его переносит особый протеин — PIN3. В опытах, поставленных немецким ученым Клаусом Пальме, удалось блокировать перенос ауксина; гормон по- прежнему был равномерно распределен в тканях растения, и оно перестало расти. Лишь разница, перепад, градация свойств побуждают развиваться. Это справедливо как для растения, так и для общества. По достижении полного равенства — гормонального ли, материального ли — всякое развитие прекращается.

Выбросы диоксина из печей для сжигания отходов давно беспокоят японцев. Компания «Миеси Ойл энд Фат» приступила к поиску путей радикального снижения выбросов этого очень токсичного вещества. До этого компания изготовляла химикат, который использовали для удаления тяжелых металлов из дыма мусоросжигателей и из заводских сточных вод. Недавно разработка ингибитора диоксина была успешно завершена.

Ингибитор вводят в трубы мусоросжигателя, температура в которых достигает 500 — 900 градусов. Под воздействием тепла ингибитор вступает в реакцию, превращая дым и угольную пыль в безвредные вещества.

Александр Грудинкин

Поиск этой формулы сродни исканию «потерянного Рая».

Ведь когда-то, пусть считанные мгновения, мир, в самом деле, был прост и един. Пятнадцать миллиардов лет назад — в момент Большого Взрыва — во Вселенной действовала единая «сверхсила». Она определяла развитие материи, времени и пространства.

Через считанные доли секунды она «распалась» на четыре известные нам сейчас силы.

Десятилетиями физики ищут формулу, которая вновь свяжет воедино эти силы — гравитационное, электромагнитное, сильное и слабое взаимодействия, — то бишь соединит теорию относительности с квантовой механикой и станет общей для микро- и макромира. Если бы мы воспроизвели условия, царившие в момент Большого Взрыва, подчеркивает американский физик Стивен Вайнберг, то эти силы снова бы образовали ту самую «сверхсилу». «Возможно, в ближайшие полвека мы сумеем создать теорию, объединяющую их», — полагает Вайнберг.

У скептиков, правда, свое особое мнение. На их взгляд, «всемирная формула» — «Theoiy of Everything», — если она будет открыта, может оказаться бесполезной, недоказуемой, непонятной. Возможно, человек никогда не извлечет из нее практического смысла. Возможно, что ее не поверить даже экспериментом.

Ее красоту оценят лишь немногие знатоки.

Первый успех к знатокам пришел в 1968 году, когда сам Вайнберг, а также уроженец Пакистана Абдус Салам и Шелдон Глэшоу из Гарвардского университета создали объединенную теорию электромагнитных и слабых взаимодействий (одиннадцать лет спустя ученые удостоились Нобелевской премии).

Однако все попытки включить в эту формулу гравитацию были безуспешны. Она так и осталась «пятым колесом в научной телеге». Ее описывает обшая теория относительности Эйнштейна, но эта теория оставляет двоякое впечатление: если в макромире — в мире космических мерок — она блестяще подтвердилась, то в мире элементарных частиц лает сбой. Она не согласуется с квантовой механикой — основным уставом микрокосма. К каким бы математическим трюкам ни прибегали ученые, чтобы «квантизировать» гравитацию, всякий раз вместо одного противоречия появлялось другое, столь же абсурдное: когда две точечные частицы бесконечно сближаются, сила их притяжения бесконечно растет и утрачивает всякий смысл.

Вообще-то сама природа развела теорию гравитации и квантовую механику по разным «вотчинам мироздания». Однако в момент Большого Взрыва Микрокосм на миг встретился с Макрокосмом. Стандартная модель физики не способна описать эту первородную стихию. Стандартная модель не объяснит, почему элементарные частицы обладают массой и почему Вселенная состоит из материи, а не антиматерии. Эта модель не говорит, почему в природе появились ровно четыре фундаментальных взаимодействия.