Знание-сила, 2005 № 06 (936)

Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал

Издается с 1926 года

«ЗНАНИЕ - СИЛА»

ЖУРНАЛ, КОТОРЫЙ УМНЫЕ ЛЮДИ ЧИТАЮТ УЖЕ 79 ЛЕТ!

Уважаемый господин Зеленко!

Так называемый «круглый стол» в журнале «Знание — сила» (2004, № 9), где обсуждали работы Елены Съяновой, на самом деле был треугольным, и «во главе угла» сидел Игорь Яковенко, представленный как историк, философ и культуролог.

Я ненавижу немцев почти иррационально. Но мое отношение к ним - мое сугубо личное дело.

Отец ушел добровольцем в июле 1941 года; командовал танком КВ, а потом взводом Т-34/85. Гвардии лейтенант. Он два раза горел, в августе 1944-го остался без ноги; тогда ему было 20 лет.

Но он уважал противника. И сказал однажды, что немец — лучший солдат после русского. И относился, кстати, к германцам, гораздо спокойней, чем я, его сын.

Дочь пишет диплом о сонетах Райнера Марии Рильке, сравнивая их с итальянскими и русскими. Брат с семьей осели на постоянное жительство в Потсдаме.

По образованию я китаист; в юности был еще и активный марксист-начетчик. Когда я начал изучать китайский марксизм (который тогда был «антисоветский»), меня поразили аналогии с советским марксизмом. Когда я чуть больше узнал про нацизм, меня поразили аналогии между «реальным социализмом» и национал-социализмом. Возможно, я излишне впечатлителен.

Вы не хотите знать правду про нацистов, г. Яковенко?

Вы полагаете, что их рожали и любили не женщины? И они не любили своих женщин? Или это не любовь?

Вы думаете, что ходить строем изобрел Гитлер? Прочтите же наконец Козьму Пруткова.

Или вы не хотите, чтобы об этом размышляли наши соотечественники?

Первая моя реакция на первую книгу Съяновой была отторжение. Какое мне дело до плачущей Маргариты и ее знакомых из созревающей нацистской партии. Тем паче что я их всех заранее ненавижу.

Вторая реакция была иной. Съянова пишет про нас. Про людей вообще. Про немцев—только в частности.

Она — художник, который никого ничему не учит. Она ошеломлена прелестью и мерзостью мира и талантливо пытается донести свои ощущения до тех. кто хочет слышать. Она пишет на поразившую ее тему (история нацизма), мастерски используя тот материал, которым и над которым работает (уникальные архивные источники).

Игорь Яковенко: «Ее книги написаны так, что они легко и захватывающе читаются. Женщинами и молодежью /.../ И где все это читается? В обществе, где присяжные выносят оправдательный вердикт бойцам спецназа, которые убили мирных жителей и сожгли их в автомобиле».

«Легко читаются женщинами и молодежью» — это оскорбление для автора, женщин или молодежи? Господин Яковенко недоволен тем, что Съянова пишет по-русски лучше популярных спекуляторов от отечественной истории? Куда более профессиональна в обращении с темой и пером?

Или Съянова виновата в оправдательном вердикте капитану Ульману и прочим героическим карателям? При чем тут, вообще, исполнители преступных приказов? Они начитались книжек и пошли убивать мирное население?

У г. Яковенко, очевидно, сильно преувеличенное представление о влиянии литературы на общественные процессы.

Один «афганский» ветеран (рядовой десантник) рассказал мне про свою «первую кровь». Передаю вкратце для ученого И. Яковенко: «Подозвали мы этого пастуха. Сержант ему полы халата сзади вспорол. Они там «бабки» хранили. Ну, вытряс там сколько-то афганей, ни рублей, ни долларов. «Ведите, — говорит, — в сарай, расшлепайте в погребе». Чтобы, значит, после этот старикан насчет мародерства не возбухал. Ну, отвели, спустились в яму. А за что его убивать- то? Я не могу. А сержант сверху кричит: «Чего тянешь? Щас гранату кину, а тебя спишу на боевые потери». Я глаза закрыл и нажал на крючок».

А «главные герои» — московские политики и нувориши, затеявшие бойню теперь уже в Чечне, — «особенно Гесс и Лей, представляются в высшей степени привлекательными в человеческом измерении для читателя». И союзники по «антитеррористической коалиции» вовсе не грозят им новым Нюрнбергским трибуналом. Впрочем, союзников тоже никто не судил за Дрезден, Хиросиму и Нагасаки, за Югославию или Ирак.

Игорь Яковенко: «Но я активно протестую против («протестую против» — уже неплохо для «философа и культуролога» — Н.Б.) романа, написанного с позиции «своей правды» людоеда, особенно в обществе, где людоедство не изжито до конца».