Знание-сила, 2005 № 11 (941)

Некоторое время демографы недоумевали: что ж это мужчины в расцвете сил стали умирать, как мухи ранней зимой? Если бы смертность поднялась до прежнего уровня, какой был перед началом кампании — тогда понятно. Но она поднялась чуть ли не вдвое!

Одно из объяснений выдвинул Анатолий Григорьевич Вишневский, директор Центра демографии и экологии человека уже упомянутого института: на начало 90-х пала так называемая «отложенная смертность»: к тем, кто умер бы в это время в любом случае, кому «срок пришел», прибавились еще и те, кто мог бы умереть в годы антиалкогольной кампании, да благодаря ей не умер. Если бы не отмена всех ограничений на продажу спиртного, их смерти (не стали же они бессмертными) распределились бы, наверное, на больший отрезок времени, а тут уж...

Такая не очень приятная проверка зависимости продолжительности жизни в нашей стране от потребления алкоголя...

О самом большом парадоксе современной демографической ситуации в мире мы уже говорили: население Земли растет, нагрузка на планету становится все более для нее неподъемной и человечество в целом заинтересовано в снижении рождаемости там, где она пока еще слишком высока. Но развитые страны, в которых она уже упала ниже низкого, заинтересованы в ее росте хотя бы до уровня простого воспроизводства прежде всего для решения экономических задач, сегодняшних и, особенно, завтрашних.

Для России, уверены российские демографы, это проблема особенно болезненная. Анатолий Вишневский пытается обратить наше внимание на растущее несоответствие между численностью россиян и площадью занимаемой ими территории. Плотность населения у нас в среднем по стране и всегда была не слишком высока, а теперь, с сокращением числа россиян и их упорным стремлением сосредоточиться в центральной и южной частях европейской части страны, запустение земель грозит стать острейшей проблемой — особенно если учесть, в какой скученности живут наши южные и восточные соседи. Имея столь протяженные границы с другими государствами, мы скоро не сможем их охранять: солдат на это не хватит. Есть и другие проблемы, которые никак не решишь, если численность населения сокращается, а само оно стареет.

Поскольку рождаемость у нас не растет и по прогнозам всех экспертов (кроме совсем уж некомпетентных, или безумных, или просто политических спекулянтов и мошенников) расти у «коренного населения» не будет, остается только один известный выход — принимать иммигрантов столько, сколько нужно, чтобы свести демографический баланс с экономическим.

Но парадокс продолжается.

В отличие от всех развитых стран, ситуация наша в этом отношении самая благоприятная: ни одна из них не имеет столь мощную диаспору за рубежом. Конечно, не все из 25 миллионов в одночасье оказавшихся за границей русскоязычных людей бросятся в Россию. Многие из них живут на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике; вряд ли они побросают свои дома и квартиры и ринутся к нам навсегда. Пока новоявленные украинцы и белорусы, например, предпочитают приезжать на заработки (это я к тому, что цифра в 25 миллионов наших возможных сограждан, которой так любят размахивать ура-патриоты, слегка искажает реальное положение дел). Но и в других бывших республиках СССР, ныне независимых странах, их достаточно много — как и мы, недавних советских людей, говорящих на одном с нами языке и в прямом, и в переносном смысле.

Вместе с тем нигде, пожалуй, нет такой бестолковой, противоречивой и непоследовательной миграционной политики, как в России. Во всех странах Запада эта политика не отличается особой последовательностью, но мы, кажется, бьем здесь все возможные рекорды. Миграционную политику мы отдали на откуп генералам: именно силовые ведомства ее определяют, как умеют, а умеют они в основном тащить и не пущать. Один из последних номеров журнала «Отечественные записки» был полностью посвящен миграции в России; там опубликованы рассказы самих мигрантов о своих мытарствах, бесправии, прямом обмане должностных лиц, коррупции чиновников и милиционеров, для которых мигранты стали существенной статьей личного дохода, безжалостной эксплуатации работодателей, прямо заинтересованных в даровой, лишенной возможности протестовать рабочей силе.

Ко всему этому необходимо добавить в лучшем случае равнодушие к судьбе мигранта его новых соседей, коллег, всего российского общества; равнодушие легко переходит во враждебность.