Знание—сила, 1997 № 02(836)

Вся деятельность института — как бы инициирующая, провоцирующая, возмущающая среду. «Наше дело — издавать импульсы,— говорит Виталий,— а дальше как получится». Они вовсе не ожидают встречной потребности общества что-то понять, обрести новый язык, скорее, они стремятся формировать эту потребность. Но не так давно Виталий столкнулся на книжной ярмарке с изданным институтом переводом книги Ф. Хайека «Частные деньги», она продавалась аж за пятьдесят тысяч рублей. Книжные воротилы не крадут никому не нужное...

Чем отличается институт Найшуля от нормального стационарного государственного института? Да всем. Он маленький: человек десять штатных работников (как на Западе). Нет ни одного человека, который был бы обузой, лишним, не работал. Институт, по сути своей общественный, ибо содержит его общество (а не государство), потому он особенно чувствителен к тому, как относятся к его работе, и особенно дорожит своей репутацией..

— У меня в институте зарплату платят регулярно,— не без гордости сообщил Виталий Найшуль. Его гордость вполне обоснована: деньги добывает он сам, предпочитает не брать у государства и у зарубежных благотворительных фондов (тоже принципиально: боится, что гранты могут повлиять на направление исследований).

Откуда деньги? От предпринимателей, почему-то решивших, что такой научный институт должен быть. Бывших коллег, ставших бизнесменами.

Частный исследовательский институт другого типа — при Еврейском университете в Санкт-Петербурге; о нем рассказал один из его основателей Валерий Дымшиц. Институт исследований еврейской диаспоры — часть университета, сотрудники (в том числе и Валерий, бывший одно время директором института), помимо научной работы, преподают в университете.

Экспедиции института собирали материалы в местах расселения евреев в Белоруссии и на Украине. Собирали устные рассказы, документы, фотографии, предметы быта и материальной культуры. Образовался гигантский архив, одних только фотографий около восемнадцати тысяч, все эти материалы обрабатываются, о них пишутся научные статьи.

— Оказалось, что материалов видимо-невидимо,— говорит Валерий,— под ногами валяются, поднять некому. Нет специалистов, нет парадигмы исследовательской...

Институт, как и университет, никогда не получал ни копейки от государства, существуют они на деньги международных еврейских фондов. Деньги даются почти исключительно на образовательные цели, на исследования из них приходится кое- как выкраивать.

Раньше гениальному или сумасшедшему одиночке для того, чтобы начать свой уникальный проект, непременно надо было «охмурить» высокого чиновника; в консервативной сфере педагогических наук это было особенно трудно. Теперь Сергей Ловягин, ни у кого не испрашивая разрешения, начал действовать.

Ю. Шрейдер: Мы хотя часто занимались бог весть чем, все же полную туфту никогда не выдавали. Мы действовали, как коммивояжер у О’Генри, который продавал простой песок как средство, предотвращающее взрыв керосиновой лампы; он учил хозяек чистить и содержать лампы в порядке, и они действительно взрывались реже. То есть за вырученные деньги он что-то толковое давал. Эта наша склонность хоть в чем-то отрабатывать свою зарплату была неудобна начальству, которое могло въехать в академики только на полной туфте.

С. Чебанов: Государственная псевдонаука — это не интересно, это все знают; а вот псевдогосударственная наука будет стержнем нашего разговора.

Обнаружив ужасную нехватку единомышленников, он решил активно создавать себе среду. Он давно коллекционировал разные техники мышления, насобирал около десятка, пытался создать центр по изучению нормы и патологии мышления, но не встретил ни поддержки, ни энтузиазма.

Сергей решил вырастить круг людей, которым было бы интересно то, чем он занимается. Это, по его убеждению, надо начинать с первого класса: обучать детей разным техникам мышления, чтобы они modem включаться в новое без внутреннего сопротивления. Начал создавать под эту задачу совершенно уникальные учебные пособия — «рабочие тетради», тексты с иллюстрациями, в которых, например, листья растений обсуждаются с точки зрения всех возможных наук и искусств. Сергей Чебанов говорит, что в таком обучении летят все и всяческие перегородки, лингвистика сплетается с логикой, рисование — с математикой и все это вместе — с эстетикой. Ловягин прихватил даже физкультуру и занялся разными уровнями организации моторики. Он дошел от первого до седьмого класса, создав для семиклассников философию в картинках и экологию для ежиков. Но о чем бы ни шла речь в его пособиях, основное содержание его курса все то же — техника мышления.