Оксана Кабачек - Врата в бессознательное - Набоков плюс

Скоморохов, однако, опасались — и не случайно: «Многие посвящения — вступление в брак, воинские посвящения и смерть — сопровождались особым ритуалом „прощания“ с особыми похоронными причитаниями, т. е. человек „умирал“ для старого мира и возрождался в новом обличье. Причем ритуалы, связанные со смертью и рождением, прежде всего, отделяют мертвых от мира живых. Тот, кто стоит на грани миров, опасен, если даже он не желает нанести вреда живым, отсюда и особые защитные действия» [87;47].

Да еще и в ритуале посвящения как участник «ролевой игры» мог принимать участие черт, персона нон грата для церковников: «инициируемый уходит временно за черту, к черту» [87;49].

Наконец, скоморохи не только помогали волхвам, но и, может быть, пародировали действия жреца, нежелательного в данной местности. После принятия христианства подобные привычные действия над священниками стали восприниматься как глумление и преследоваться [87;94].

Всё это «вызывающее антиповедение ‹…› роднило шутов с нечистой силой. Так вели себя колдуны, ведьмы, еретики и сам сатана» [33].

Изыдите, окаянные глумотворцы!

Хотя знак поменялся, социальная функция (миссия) профессии осталась прежней: установление и использование связи с иномирьем ради помощи этому миру.

Это не просто профессия — образ жизни. Особый социальный статус. Шуты и дураки, по М. М. Бахтину, «являются носителями особой жизненной формы, реальной и идеальной одновременно. Они находятся на границах жизни и искусства (как бы в особой промежуточной сфере): это не просто чудаки или глупые люди (в бытовом смысле), но это и не комические актеры» [14].

Скомороха было видно за версту: «Шутить легче тому человеку, от которого ожидают шутки, чем тому, к шуткам которого не привыкли. Знаком шутки могут служить условная одежда, условный грим (ср. одежду и грим клоуна, особые одеяния скоморохов)» [81;50–51].

Но костюм скомороха нес не только опознавательную (сигнальную) функцию, но и сакральную: как и рубахе юродивого, для него была характерна лоскутность, «многошвейность», напоминающая костюм древних мимов — «пестрое платье, сшитое из разноцветных лохмотьев», удержавшееся в традиционной одежде итальянского арлекина [105;94–95] (Напомним, что в середине XVII века заплаты на костюме арлекина приняли форму правильных треугольников красного, желтого и зеленого цвета, тесно прилегающих друг к другу [68], т. е. составляющих фигуру ромба.)

Ромб выражал суть профессии скомороха-чародея — а так же, как будет показано дальше, скомороха-актера.

Первая, сакральная, ипостась профессии была обеспечена не только ромбами: наряд жреца как и скомороха-шута, всей своей структурой подчеркивает его отличность, потусторонность. Это — «одежда наоборот» [87;96]: «вывернутая наизнанку шкура, гендерные переодевания (травестия) ношение масок и пр. Скоморохи для зрителей — не только зачинщики веселья, но и посланцы „иного мира“ — хаоса и беспорядка, изнанки существующего» [87;103,106].

Зачем «смеющийся валяет дурака, паясничает, играет, переодевается (вывертывая одежду, надевая шапку задом наперед), изображая свои несчастья и бедствия» [81;4]?

Выворачивание одежды — выворачивание мира! Для чего нужно такое выворачивание? Негатив помогает лучше осознать позитив (идеал): «Вывертыванию подвергаются самые „лучшие“ объекты — мир богатства, сытости, благочестия ‹…›. Антимир Древней Руси противостоит поэтому не обычной реальности, а некоей идеальной реальности, лучшим проявлениям этой реальности» [81;17]. (Отметим попутно, что аксиологическая составляющая, наличие идеала, важно не только для религии, но, в не меньшей степени, и для искусства.)

Костюм шута не мог не унаследовать кое-что из костюма жреца: «В руках у волхвов зачастую был посох (от слова „посушить“, т. е. умертвить, послужить проводником в иной мир — мир мертвых), который заканчивался булавой-головой. Древнейшие жезлы жрецов языческой эпохи завершались изображениями головы человека или головами тотемных животных ‹…› Посох служил как орудием защиты и помощником в ходьбе, так и походным идолом — достаточно было просто воткнуть его в землю» [87;35]. (Вот откуда марот у шутов.)

В книге Мишеля Пастуро «Дьявольская одежда: история полосок и полосатой ткани» рассмотрен непростой вопрос происхождения цветных ромбов и полос в одежде шутов и арлекинов: для «человека средневековья ‹…› честный человек и добрый христианин не может быть VARIUS (лат. пёстрый, разнообразный). Пестрота вызывает у него ассоциации с грехом и преисподней. ‹…› Проститутка в красно-жёлтом платье в полоску, шут в камзоле из разноцветных ромбов, являют одну и ту же идею: идею смятения, беспорядка, шума и нечистоты» [163].