Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Итак, допустим, что в издании 1825 года примечаний было одиннадцать. Давайте для начала разберемся с тремя, которые Пушкин в 1833 году изъял: со вторым, шестым и одиннадцатым. Тексты их приводить не буду, они публиковались и подробно комментировались не один раз. Но все дело в том, что публикуются они не полностью (за исключением академических изданий). То есть, тексты примечаний как таковых публикуются полностью, и формально текстологи могут настаивать на своей правоте. Исключаются ими не части текста примечаний, а «издательские», то есть, пушкинские примечания к этим примечаниям.

Вот, например, как обстоит дело со вторым примечанием к последнему стиху VIII строфы: «Вдали Италии своей (2)». Как можно видеть, Пушкин специально, еще в тексте самой главы обратил внимание читателей на важность этого места: следующую за цифрой «два» девятую строфу он заменил точками, что должно было побудить читателя более внимательно вчитаться в смысл этого второго примечания. А там идет речь об Овидии, и можно было бы вполне согласиться с Набоковым, что такое примечание действительно не имеет ничего общего с содержанием романа. Если бы только оно не завершалось крохотным текстом, состоящим всего из двух слов, да и то сокращенных и поданных курсивом: Примеч. Соч.

Мелочь ведь, правда? Эти два слова не являются текстом самого примечания, и их, как служебные слова, действительно можно было бы проигнорировать при публикации комментариев – если бы только такие «служебные ремарки» охватывали все одиннадцать примечаний. Но они проставлены только при двух: при втором и шестом (об Академическом словаре), а это вызывает вопрос: а почему нет таких «служебных примечаний» к остальным девяти «основным», нумерованным примечаниям? Почему Пушкин изъял в 1833 году именно эти два? – Не потому ли, что к тому времени он успел настолько насытить свой роман намеками на «чужое», онегинское «авторство», что такие явные сигналы стали просто излишне кричащими?

Из структуры текстов этих двух примечаний отчетливо видно, что «авторство» самих текстов и авторство дополнительных ремарок к ним принадлежит разным фигурам – «автору» («сочинителю») и «издателю» {99}. И только теперь становится понятным, почему в печатном варианте текста «Вступления» Пушкин снял содержавшиеся в беловой рукописи почти все отмеченные Ю. М. Лотманом элементы мистификации, отмежевывавшие его как «издателя» от личности «автора» романа: просто он перенес эти элементы в другие «внетекстовые» структуры, причем сделал это более элегантно. Во всяком случае, эти намеки в сочетании с характерным оформлением обложки издания давали внимательному читателю 1825 года возможность понять, что роман пишется не Пушкиным, а Онегиным, что «авторство» по крайней мере трех из 11 «основных» примечаний принадлежит Онегину, а также что автором ремарок к ним является уже сам Пушкин как «издатель» опуса Онегина.

Итак, примечаний к первой главе стало уже 13, поскольку оба «Примеч. Соч.» являются самостоятельными структурными единицами.

Чтобы обратить внимание на этот момент, Пушкин загодя, еще на стр. 25 ввел этого самого Соч. в поле зрения читателя, причем сделал это при помощи еще одного примечания к строфе XXX, отметив стих

звездочкой и поместив внизу страницы текст:

* Непростительный галлицизм. Соч.

Таким образом, примечаний стало уже 14. Поскольку это примечание было впоследствии Пушкиным снято (этот стих он заменил на: «Они тревожат сердце мне»), текстологи, в порядке выполнения последней воли автора, получили основание не включать его в современные массовые издания и не упоминать о нем в комментариях (напомню, что при восстановлении эпиграфа к «Бахчисарайскому фонтану» авторская воля была ими нарушена).

Но давайте вдумаемся в смысл этой «внетекстовой структуры». То, что Пушкин такого написать о себе не мог, да еще в такой броской форме, для читателя 1825 года должно было быть более чем очевидным. Для этого читателя было понятно, что стилистическую неточность «допустил» некто, кто выступает в качестве Соч. романа. Проставленная точка в конце значащего текста указывает на то, что автором этого примечания является этот самый Соч. , и в таком виде само примечание это свидетельствует о безразличии к мнению читающей публики со стороны «автора», бравирующего своими стилистическими огрехами вместо их исправления (ведь ему было проще заменить одно слово, чем давать это примечание).