Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

Художественно убедительное изображение ограниченного сознания поборника репрессий здесь доходит до предела, вызывая у некоторых комментаторов вопрос: кому на самом деле симпатизирует автор — либералам или режиму? 1044 Не использует ли Сорокин сторонника тоталитаризма Комягу, чтобы высказать некоторые собственные мысли? Такое предположение кажется правдоподобным, если принять во внимание выпад Сорокина против литературоведа и философа Игоря Смирнова. В повести он упомянут вскользь как Игорь Павлович Тихий, чья формальная логика потешает Комягу: «отрицания отрицания отрицания отрицания» 1045. Реакция Комяги подозрительно похожа на возражения самого Сорокина против фигур отрицания, употребленных Смирновым в анализе «Ледяной трилогии» (см. девятую главу). Однако когда русский специалист по постмодернизму Вячеслав Курицын превращается в повести во «врага государства» Ивана Куницына1046, это никоим образом не личный вердикт писателя-постмодерниста. Сорокин скорее использует явно недалекого Комягу как призму, дистанцируясь от провозглашаемых им воззрений. Это не позволяет отождествлять автора с протагонистом повести, поэтому и выпад против Смирнова, связанный с полемикой 2005 года (см. девятую главу), выглядит неочевидным и не столь резким. Ретроградное антилиберальное мышление Комяги противоречит (пост)модернистской теории, хотя идеально подходит для стабилизации «высокотехнологичной империи» будущего 1047.

«День опричника», где собраны разнородные элементы, относящиеся к нескольким эпохам российской истории — начиная XVI столетием и идеологией царизма и заканчивая сталинизмом, 1990-ми и 2000-ми годами, — построен по классической для литературных дистопий модели. Футуристические технологии сочетаются в повести с устаревшими социальными механизмами 1048, придавая ей своего рода «футуристическую архаичность» 1049. В «Дне опричника» мы увидим двухэтажные шоссе с десятью полосами 1050, дистанционное голосовое управление радиоприемником в автомобиле 1051, видеотелефоны с трехмерными изображениями 1052 и высокотехнологичные детекторы 1053. Футуристическая техника служит главным образом для того, чтобы обеспечить оруэлловский тотальный контроль со стороны государства, олицетворяемого единоличным правителем: «А Государь все видит, все слышит. И знает — кому и что надобно» 1054. Антигосударственное поведение, которое удается выявить с помощью таких технологий, карается с архаичной жестокостью. К интеллигенции, например, применяют самое что ни на есть традиционное наказание — секут 105 5.

Парадоксальное сочетание архаики и футуризма особенно наглядно проявляется в отношении антиутопического режима и его охранителей к языку — особенно если учесть, что вымышленные защитники архаической чистоты великого и могучего русского языка выведены в произведении автора, успевшего прославиться нарушением всех мыслимых языковых табу. В «Дне опричника» Сорокин, некогда продемонстрировавший неистощимую фантазию в реализации вульгарных языковых метафор, в лингвистических новшествах ограничивается изобретением лексем, по звучанию напоминающих язык древнерусского фольклора, но на деле обладающих вполне современной этимологией или, как отметила Марина Аптекман, принадлежащих «старому новому русскому» 1056. Хотя очевидно, что конструируемый язык— плод репрессивной политики, сравнение с «оруэлловским новоязом», предложенное Керстин Хольм 1057, едва ли можно назвать исчерпывающим, если говорить о парадоксах репрессивного пуризма, картину которого Сорокин рисует в «Дне опричника», исследуя политико-лингвистическую психологию. «День опричника» — самый чуткий к языку из текстов Сорокина после его дебютного романа «Очередь», металингвистический или метасоциолингвистический текст. В отличие от «Очереди», повесть 2006 года отражает прежде всего не устный дискурс. Стилизация под устную речь и индивидуальные речевые особенности, знаменитый гоголевский сказ 105 8 — все это играет определенную роль в потоке самовнушения Комяги, но главное в тексте — портрет воображаемого пуриста и репрессивный язык дистопического будущего.

В дистопической российской империи 2027/2028 года закрытыми становятся не только общество и экономика, но и языковая культура: стены защищают язык от «слов, навязанных ему в старину иноземцами» 1059. В обстановке гипертрофированной политической настороженности по отношению ко всему иностранному даже употребление устаревшего французского заимствования «маркиза» 1060 расценивается как проявление ненависти к России. Как именно организована охрана нового русского языка, нам не сообщается — известно только, что за его чистоту ратует сам государь. Однако создается впечатление, что в дистопическом мире 2027/2028 года существует целый диспозитив (если воспользоваться термином Фуко), регулирующий замену запрещенных иностранных слов (псевдо)древнерусскими эквивалентами. Большинство комических эффектов в повести возникает именно за счет неумелых лексических замен, произведенных пуристами. Так, уже на первой странице Комягу будит «мобило», а не «мобильник» 1061; чтобы вломиться в дом Куницына, опричники используют «резак лучевой», то есть лазерный луч 1062; когда они уже сделали свое темное дело, рядом с горящей усадьбой их поджидают «вестники» 1063, а не «журналисты» или «репортеры».