Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

В противовес почти всем предшествующим романам Сорокина, за исключением «23 ООО», «День опричника» — психологическое произведение, раскрывающее мысли и взгляды палача. Особенно любопытна попытка опричника убедить себя в справедливости репрессивных норм, которым он следует, когда убивает, насилует и поджигает, одновременно вымогая подати, требуя взяток и конфискуя наркотики. Несмотря на попытки «заковать себя в броню осознанного бесчувствия», Комяга в монологе употребляет «лицемерные формулировки»994 для обоснования жестокости, например императив: «А коли замахнулся — руби!» (самоцитата из «Романа»)995. Повествование от первого лица побуждает к психолингвистическому прочтению — акцент сделан на стремлении задушить в себе сострадание и угрызения совести.

У Сорокина подавляемый другой в сознании представителя тоталитарного режима наделяется сходством с либерально и критически настроенными людьми прошлого. В памяти опричника еще живы примеры критики тоталитаризма, в том числе стихотворение Осипа Мандельштама — жертвы сталинских репрессий — «Ариост» (1933):

<.. .> я принципиально не согласен с циником Мандельштамом — власть вовсе не «отвратительна, как руки брадобрея». Власть прелестна и притягательна, как лоно нерожавшей златошвейки996.

Ощущая потребность в самооправдании, Комяга и его соратники-опричники сразу же после изнасилования и убийства спешат в Успенский собор, где Комяга особенно истово молится997. Другим важным фактором, успокаивающе воздействующим на психику агрессоров, оказывается корпоративный дух группы опричников с их телесным культом русской маскулинности («<...> из одного русского теста слеплены»)998. Поддержанию этого духа способствуют ритуальная формула «Гойда! Гойда! Гойда!», которую они всегда произносят трижды999, коллективное употребление наркотиков и гомосексуальная оргия, которую они называют «гусеница опричная» 1000. Эти коллективные действа сплачивают опричников в изображенное с неприкрытой сатирой «тело нации», наполняя их благоговением перед величием 1001.

Символы реальной опричнины, собачья голова и метла, прикреплены к «мерседесу» («мерину») 1002 протагониста. Опричники слепо подчиняются монарху, занимающему трон по праву наследства1003: «<.. .> за взгляд этот я готов не колеблясь отдать жизнь свою» 1004. Из их культа Царя рождается националистический дискурс: «<...> Государь наш жив-здоров, а главное — Россия жива, здорова, богата, огромна, едина, <...> матушка <...>»1005. Общая преданность монарху и тоталитарному режиму предполагает псевдосакрализацию власти 1006, порой напоминающую национал-социализм (как все тот же троекратный возглас «Гойда!»), в связи с чем перевод книги на немецкий язык вызвал некоторые трудности 1007. Однако подобных намеков в «Дне опричника» намного меньше, чем в «Трилогии», да и сам автор в интервью никак их не подтверждал. Наоборот, комментируя «День опричника» в 2006 и 2007 годах, Сорокин совершенно однозначно выразил несогласие с репрессивной государственной системой и ее жестокостью, воплощенной в его вымышленном антигерое Комяге.

Россия 2027/2028 года отгородилась от окружающего мира стенами 1008. Граждан этого закрытого государства заставили сжечь загранпаспорта! 009. Внешняя торговля, по крайней мере с западными странами, прекращена. Комяга без малейших колебаний расточает похвалы отцу нынешнего царя за введенную им закрытую экономику:

Хороша была идея отца Государева, упокойного Николая Платоновича, по ликвидации всех иноземных супермаркетов и замены их на русские ларьки. И чтобы в каждом ларьке — по две вещи, для выбора народного. Мудро это и глубоко. Ибо народ наш, богоносец, выбирать из двух должен, а не из трех и не из тридцати трех 1010.

Но соблазн конкурирующего западного дискурса остается: хотя Комяга и боится антирусской пропаганды, он слушает «Голос Америки» из любопьітстваЮІ 1, но добросовестно отрицает услышанное по радио. Одним из инструментов, к которым он прибегает, чтобы избавиться от голоса другого в себе, становится поощряемый государством антисемитизм1012, проецируемый Комягой, например, на «узкогрудого очкарика-иуду»1013 из международной немецкой телерадиокомпании Deutsche Welle.

Если психология, изображаемая в повести, восходит к тоталитарным режимам XX века, другие пророчества относительно 2027/2028 года основаны на дискурсах посттоталитарной России. Мотивы, отсылающие к постсоветской повседневности: закрытым жилым комплексам 1014, конкурирующим одновременно управленческим и криминальным группировкам L 015 или сильным антидемократическим настроениямІОІб, — то и дело всплывают в разговорах. Особенно показательна политика в отношении Китая: хотя Россия 2027/2028 года гораздо охотнее сотрудничает с Китаем, чем с Западом, в «Дне опричника» Россия насаждает дискурс страха, демонизируя «китайскую угрозу» 1017. В повести постепенное заселение Сибири китайскими иммигрантами 1018 к 2027/2028 году приводит к тому, что на этой территории проживает двадцать восемь миллионов китайцев. Сильная зависимость будущей российской экономики от торговли с Китаем приобретает черты своеобразного китайского ига — вымышленного аналога Золотой Орды, под гнетом которой русские земли находились в XIII-XV веках: «Доколе России нашей великой гнуться-прогибаться перед Китаем?!» 1019.