Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Еще один очевидный подтекст этого рассказа связан с центральным, «екатерининским» фрагментом «Несрочной весны». Он восходит к «Развалинам» Державина и целому ансамблю русских царскосельских элегий-руин. Среди них – пушкинские «Воспоминания в Царском Селе», написанные, как известно, по мотивам Державина и под влиянием элегий Батюшкова. В столь плотном элегическом субстрате наметим магистральные, на наш взгляд, линии.

Оставив на время в стороне Боратынского и Державина, нам хочется начать обзор литературных подтекстов «Несрочной весны» с не менее значимого, но менее явного источника – это «Путешествие в замок Сирей» Батюшкова. Как известно, Бунин глубоко переживал свое родство с поэтами предпушкинской поры, о чем не раз писал в дневниках и рассказах:

И замелькают перед глазами любимые старинные слова: скалы и дубравы, бледная луна и одиночество, привидения и призраки, «ероты», розы и лилии, «проказы и резвости младых шалунов», лилейная рука, Людмилы и Алины… А вот Журналы с именами Жуковского, Батюшкова, лицеиста Пушкина (2; 190).

Это отрывок из «Антоновских яблок» (1890), он интересен тем, что в нем раньше имен Батюшкова и Жуковского появляются их поэтические формулы: фразы мастерски стилизуют аллитерационную и лексическую палитру романтической поэзии с ее устойчивой фразеологией и звукописью, опирающейся на гласные и сонорные звуки – «скалы», «дубравы», «луна», «лилии», «младых», «лилейная», «Людмилы», «Алины»; «розы», «проказы», «резвости».

Однако в связи с «Несрочной весной» стоит вспомнить не только поэзию Батюшкова, но и его прозаическую миниатюру, включенную в состав «Опытов в стихах и прозе». В реминисцентном слое бунинского рассказа подтекст из Батюшкова соединяет далеко отстоящие друг от друга во времени «Развалины» Державина (1797) и «Запустение» Боратынского. Из опыта литературы XVIII в. («Прогулок» и «Дщиц для записывания» М. Н. Муравьева, «Писем русского путешественника» Н. М. Карамзина) складывается форма батюшковских прозаических прогулок и путешествий. «Путешествие в замок Сирей» изображает замок мадам дю Шатле, «божественной Эмилии», где великий Вольтер провел годы своего жизненного и творческого расцвета («Здесь долгое время был счастлив Вольтер в объятиях муз и попечительной дружбы» [285]). Конечно, батюшковское «Путешествие…» имеет автобиографическую основу: находясь в составе русских войск во Франции после победы над Наполеоном, в феврале 1814 г. поэт посетил замок Сире, расположенный на востоке страны, у границы Лотарингии. Именно эту дату, февраль 1814 г., он и ставит под текстом в «Опытах…», хотя фактически заканчивает работу над отрывком в 1815 г. [286]Миниатюра имеет подзаголовок «Письмо из Франции к г. Д.» (за инициалом скрыт один из основателей «Арзамаса», страстный поклонник французской культуры Д. В. Дашков). Бунин заимствует у Батюшкова форму «письма-путешествия» вместе со всем литературным шлейфом этой формы, причем, если «Путешествие в замок Сирей» – это «письмо» русского офицера из Франции в Россию, то у Бунина, волею судеб заброшенного на южный берег Франции, рассказ имитирует письмо из России в Европу (и скорее всего – во Францию) [287]. Ближе к концу миниатюры Батюшкова среди адресатов Вольтера упоминается Екатерина, и тема переписки из Франции в Россию и обратно упрочивается и высоко поднимается в своем значении.

История любви Эмилии дю Шатле и Вольтера, вдохновлявшая поэтов XIX в., в том числе и русских [288], изображена у Батюшкова всего несколькими яркими штрихами, лишенными конкретных подробностей. Ореол величественной значимости вокруг этой любви Батюшков создает тем, что вводит в текст идеально-прекрасный портрет г-жи дю Шатле, который незаметно проступает из впечатлений от интерьера, от картин, развешанных на стенах, от книг в библиотеке замка. «Путешествие в замок Сирей» в творчестве Батюшкова образует единый пласт не только со стихотворными элегиями-руинами (такими, как «На развалинах замка в Швеции»), но и с любовными элегиями, включенными в состав «Опытов в стихах и прозе», оно прочитывается как прозаическая квинтэссенция батюшковских поэтических текстов на темы любви на исходе жизни, на темы предсмертной любви [289]. Именно поэтому много внимания в «Путешествии в замок Сирей» отдано сценам похорон маркизы («Все жители плакали о ней как о нежной, попечительной матери» [290]) и неутешному горю Вольтера. Эскизность портрета главной героини, отдаленность, недостижимость и возвышенность живого прототипа этого портрета, акцентирование темы смерти, длинный финал батюшковской миниатюры – все это немаловажно для восприятия «Несрочной весны» Бунина.