Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

«Несрочная весна» (1923) – последний из пяти рассказов, написанных Буниным в Приморских Альпах. Текст имитирует длинный отрывок из письма, которое приводится (или сохранилось) не целиком, а как будто бы с середины, начинаясь следующим образом: «А еще, друг мой, произошло в моей жизни целое событие…» (5; 118). Автор письма, живущий в послереволюционной Москве, посылает своему покинувшему Россию другу зарисовки на русские послереволюционные темы.

Форма письма всегда притягивала Бунина, эпистолярные отрывки часто становились предметом изображения в его рассказах. Первая глава этой книги посвящена «Неизвестному другу» – тексту в форме писем, в других случаях письма не являются основной формой повествования, но нередко целые страницы рассказов и романа Бунина отведены томительному ожиданию вести, которое ничем не завершается («Апрель») или завершается самым неожиданным образом («Генрих», «Жизнь Арсеньева»). Несколько коротких писем от Кати получает герой «Митиной любви», и последнее ее письмо служит поводом для самоубийства.

В рассказе «Антигона» из «Темных аллей» вынужденная покинуть генеральский дом сестра милосердия придумывает письмо от отца, сообщающего, якобы, что «ее брат тяжело ранен в Маньчжурии, что отец, по своему вдовству, совсем один в таком горе» (7; 65). Выдуманное письмо – лишь этикетный повод для отъезда, однако вместе с ним в рассказе возникает исторический фон, на котором юношеское увлечение героя, как и жизнь в усадьбе богатой тетки, казавшаяся ему беспредельно скучной, выглядят совершенно иначе перед лицом наступающих грозных событий, положивших конец всему, что еще существовало в те дни, к которым относится время рассказа. Русско-японская, Первая мировая войны и революция редко попадают в центр изображения у Бунина, но исторический фон присутствует, реализуясь в косвенных упоминаниях, брошенных вскользь фразах и случайных поводах для тех или иных перипетий сюжета.

Через семь лет после «Несрочной весны», в 1930 г., среди бунинских коротких рассказов появится миниатюра «Письмо» – отрывок из письма новобранца, взятого из деревни на фронт во время Первой мировой войны. Как и «Несрочная весна», письмо начинается с середины:

– Еще, пишу вам [279], обо мне не скучайте, в вагонах было тепло даже раздетому. От самого Минска снега совсем не было, места все ржавые, кругом болота, вода. Теперь ожидает меня что-то небывалое. Прощайте, все мои родные и знакомые, наверное, больше не увидимся… (5; 462).

Последняя фраза немудреного послания-жалобы родным от человека, который чувствует, что вот-вот погибнет в бою, завершается клишированной и неожиданно патетичной фразой: «он погиб во славу и честь русского оружия» (5; 462), сказанной автором письма о каком-то Ване, убитом рядом. Фраза звучит по отношению к «я» в отстраненном, третьем лице, но сказана одновременно и о себе – как бы уже из-за предела земной жизни. Похожий оборот встречается в «Несрочной весне»: «„Во славу и честь Державы Российская“» (5; 124).

На первый взгляд, ничего, кроме формы письма и нескольких приблизительно совпадающих фраз, не объединяет эти два текста. Если же поставить их рядом, то они начинают притягиваться друг к другу. «Письмо» – краткий, вершинный текст, резко устремленный к знаменательному финалу – гибели героя, поэтому и вся энергетика повествования определяется неотвратимостью трагической развязки, хотя в тот момент, когда это письмо пишется, ничего событийно значимого не происходит. Но пуля, как кажется, сразит молодого новобранца в тот момент, когда он поставит в письме финальную точку. Отрывочность, оборванность, торопливость письма вторит мимолетности жизни героя. «Несрочная весна», напротив, представляет собой длинный, мерно продвигающийся текст со множеством отступлений, в котором подробно обрисована старинная усадьба, будто бы чудом уцелевшая во время революции и превращенная в музей. Все перипетии рассказа никак не касаются внешней жизни повествователя, обозревая руины старинной усадьбы и претворяя увиденное в эмоциональное описание, он, подобно Ивлеву, напоминает лирического героя стихотворного текста. Он обозревает руины старинной усадьбы и претворяет все увиденное в эмоциональное описание.

Лирическая медлительность «Несрочной весны» определяет оставленное за пределами текста будущее героя. Оно имеет долгую и неопределенную перспективу, тем более долгую, что рассказчик, как выясняется из дальнейшего повествования, принадлежит к тем людям, которые погублены революцией отнюдь не физически, но лишены духовных основ жизни и поэтому обречены на медленное и мучительное умирание. Его потерянность и неприкаянность оттеняется и подтверждается беглым портретом случайного попутчика, бывшего московского профессора. От голода и разрухи профессор уехал в деревню, где он кормится «трудами рук своих», не оставляя ученых занятий. Он пишет, по его словам, «большой исторический труд, который… может создать эпоху в науке» (5; 120): он осмысляет прошлое в тот момент, когда в настоящем времени совершаются роковые и, безусловно, исторические события. Старик-профессор всего на мгновение появляется в рассказе, а затем этот своего рода «музейный» персонаж картинно исчезает из поля зрения рассказчика: