Константин Богданов - Из истории клякс. Филологические наблюдения

Не исключено, что обсессивное пристрастие Лютера именно к «фекальным» ругательствам следует объяснять не только этнолингвистическими особенностями инвективной лексикологии (при известном преобладании в немецкой языковой культуре как раз таких инвектив) [235], но и реальными физиологическими недугами реформатора, который, как известно историкам, долгие годы страдал мучительными запорами. Известно и то, что в Виттенберге — городе, где Лютер начинал свою профессорскую карьеру и написал свои знаменитые тезисы, — последние были написаны, когда их автор часами пребывал в отхожем месте. Археологические раскопки недавних лет, обнаружившие туалетную комнату Лютера в Виттенберге, стали в данном случае лишним поводом вспомнить о психологических теориях, связывающих происхождение протестантизма и, в свою очередь, капитализма со спецификой «анального характера» творца Реформации [236].

Понятие «анальный характер» впервые было использовано Зигмундом Фрейдом в его генетической концепции о формировании типов личности, зафиксированных на тех или иных стадиях детского психосексуального развития. По Фрейду, таковыми, как известно, являются последовательно сменяющие друг друга оральная, анальная, фаллическая (или уретальная), латентная и генитальная стадия, воздействующие на формирование психологического и социального опыта индивидуума в виде соответствующих им установок и ценностей. Различие характеров определяется, с этой точки зрения, поливалентностью психосексуального развития — преобладанием в типе личности черт и особенностей, обязанных разным стадиям. Сам Фрейд особое внимание уделял как раз-таки анальной стадии, связывая с ней амбивалентное отношение к отправлению кишечника — удовольствие от его очищения, но также и его сдерживания. Этой амбивалентности соответствуют и те взаимодополнительные особенности, которые Фрейд связывал с «анальным характером», — упрямство, запасливость, педантичность и вместе с тем — склонность к садизму, враждебность и агрессию [237]. В популяризации психоанализа генетическая концепция Фрейда приобретет со временем социальные, исторические и собственно политические импликации, переносящие особенности стадиального развития на особенности индивидуальной и коллективной деятельности людей в ходе истории [238].

Предметом соответствующего анализа стала и биография Лютера. Почин на этом пути положила книга Эрика Эриксона «Юный Лютер» (Young Man Luther, 1958), интегрирующая методы психоанализа и истории и связывающая идентичность с идеологией, а внутренние конфликты и комплексы будущего реформатора с радикализмом исторических перемен в европейской цивилизации [239]. В контексте этой, а также методологически близких к ней работ Эриха Фромма, Герберта Маркузе, Теодора Адорно, отдавших щедрую дань психоаналитической контекстуализации текущей политики, психосоматическая фиксация Лютера на собственных испражнениях и метеоризмах предстает небезразличной к идеологическому протесту и особенностям протестантской и (или, согласно Максу Веберу) капиталистической этики с ее приоритетами необходимости, долга и бережливости перед произволом, гедонизмом и расточительством.

История с чернильницей — вне зависимости от того, насколько она реальна, — иллюстрирует с этой точки зрения не только факт психологии самого Лютера, но и своего рода интенциональность нового исторического этоса: акт направленности не на значение, но на некую самодостаточную объект(ив)ность. Под историко-религиозным углом зрения здесь можно было бы сказать, что Лютер мог бросить чернильницу в черта, потому что зло — это зло внешнего мира [240]. Но примечательно, что с феноменологической точки зрения поступок Лютера, будучи описанным в терминах интенционального действия, демонстрирует именно то, что «существование или несуществование объекта интенционального действия в принципе невозможно вывести из самого описания этого действия» [241]. Направленность и преднамеренность последнего в этом случае важнее, чем существование или несуществование такого объекта. Именно это обстоятельство тонко подметил Осип Мандельштам, возводя «антифилологический дух», охватывающий современную ему Европу, с поступком Лютера: «Лютер уже плохой филолог, потому что вместо аргумента он запустил в черта чернильницей» [242].

В качестве литературного — а шире, общедискурсивного — мотива упоминания об использовании чернильницы как приема такой (анти)аргументации (в латинской традиции такие доводы назывались «палочными» — argumenta baculina) оказываются предсказуемо частыми. Отследить в полной мере эти упоминания сложно, но интересно видеть, что их семантический контекст в существенной степени воспроизводит если не собственно религиозную и демонологическую топику (при том что в Указателе Томпсона история с чернильницей, которую кидает монах в черта, удостоилась отдельной рубрики без какого-либо упоминания о Лютере [243]), то все-таки достаточно часто — мотивацию идеологического или политического характера.