Константин Богданов - Из истории клякс. Филологические наблюдения

По объяснению словарей, клякса — это «чернильная капля или чернильное пятно на бумаге» [1] Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 1. М.: ОГИЗ, 1935. Стлб. 1381. , «пятно от капнувших с пера чернил» [2] Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. М.: ИЦ «Азбуковник», 2007. С. 342. , в более широком смысле — «любое пятно» [3] Современный толковый словарь русского языка / Под ред. Т. Ф. Ефремовой. Т. 1. М.: Русский язык, 2000. С. 687. . Для современника, уже сравнительно отвыкшего от использования чернильных ручек, слово «клякса» отсылает к истории, в которой не было компьютеров, а умение писать обязывало к старанию писать чисто. Очевидно, что история таких стараний — это очень и очень долгая история. Рассуждение Фернана Броделя о периодах «большой длительности» (longue duree), историографически соотносимых с системами «достаточно устойчивых отношений между социальной реальностью и массами», представляется в данном случае уместным не в меньшей степени, чем по отношению к другим исторически длительным периодам социальной, экономической и культурной повторяемости [4] Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. М.: Прогресс, 1977. С. 124. . Писчие приспособления, грозившие кляксами, насчитывают почти четыре тысячи лет — с тех пор, как человеку пришла мысль использовать для письма красящую жидкость [5] Об истории чернил см.: Carvalho D. Forty Centuries of Ink, or A Chronological Narrative Concerning Ink and Its Background. New York: Banks Law Publishing Co., 1904; Martell P. Einige Beiträge zur Geschichte der Tinte // Zeitschrift für angewandte Chemie. 1913. Bd. 26/27. S. 197–199; Santifaller L. Beiträge zur Geschichte der Beschreibstoffe im Mittelalter: mit besonderer Berücksichtigung der päpstlichen Kanzlei. Bd. 1: Untersuchungen. Graz-Köln: Hermann Böhlaus, 1953; Bischoff B. Zu dem Verhalten von Tinte und Pergament in alten Handschriften // Archivalische Zeitschrift. 1974. Bd. 36. Heft 69. S. 98; Maywald-Pitellos С. Das Tintenfaß: die Geschichte der Tintenaufbewahrung in Mitteleuropa (Deutschland). Berlin: Freie Univ., Diss., 1997; Maywald-Pitellos С. Die Schreibtinten: eine Einführung, Königswinter: Wiegner, 2003; Schopen A. Tinten und Tuschen des arabisch-islamischen Mittelalters. Dokumentation — Analyse — Rekonstruktion. Ein Beitrag zur materiellen Kultur des Vorderen Orients. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006. . Исторически такие приспособления менялись, но всем им в той или иной мере сопутствовали кляксы — и как явление, и как слова, служившие для его обозначения. Вместе с тем — и это важно для понимания того, зачем написана эта книга, — в истории культуры связь, которую мы устанавливаем для явления (события, факта, ситуации) и указывающих на него слов, определяется не только прямыми, но также переносными и дополнительными значениями, осложняющими и разнообразящими наши представления о культурной и социальной действительности. Именно при внимании к таким — не только явным и «само собой разумеющимся» — значениям очевидное, как писал когда-то Людвиг Витгенштейн, способно удивлять сильнее всего, разнообразя опыт нашего (само)наблюдения в ретроспективе истории и окружающем нас мире [6] «Наиболее важные для нас аспекты вещей скрыты из-за своей простоты и повседневности (их не замечают, — потому что они всегда перед глазами). Подлинные основания их совсем не привлекают внимания человека. До тех пор, пока это не бросится ему в глаза. Иначе говоря: то, чего мы [до поры] не замечаем, будучи увидено однажды, оказывается самым захватывающим и сильным» ( Витгенштейн Л. Философские исследования. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994. С. 129). .

В настоящем случае навык такого наблюдения ограничен, по профессиональному пристрастию автора, филологическим углом зрения, хотя и ясно, что филологическая оптика по определению и большей степени фокусируется на словах и текстах, тогда как «клякса» — это не только слово (а точнее — разные слова в разных языках), но также явление, образ, понятие, а значит и своего рода «идея», подразумевающая многообразие вербальных, визуальных и мыслимых репрезентаций. Слово «клякса», как это можно видеть уже по его словарным определениям, семантически соотносится с другими словами — пятно, чернила, перо, бумага и т. д., которые поддерживают и оправдывают их контекстуальную связь. Но вот вопрос: насколько неизменен или, иначе, насколько вариативен такой контекст? Если прибегнуть в данном случае к логической терминологии, подступы к смыслу любого слова предполагают не только различать его экстенсиональное и интенсиональное значение (денотацию и коннотацию, «объем» и «содержание»), но и считаться с возможностями разотождествления, казалось бы, тождественных значений. С большей очевидностью эта проблема дает о себе знать в теории и практике перевода, обнаруживающей, как это показал Отто Каде, постоянную неэквивалентность переводческих решений, которые обусловлены тем, что слово (и тем более текст) всегда содержит в себе больше информации, чем манифестирующие его языковые знаки, и потому делающей столь важной коммуникативную цель языкового посредничества