Давид Серван-Шрейбер - Антирак. Новый образ жизни

После того как у меня обнаружили рак, я несколько недель метался от одного врача к другому. В конце одного дождливого дня я ждал своей очереди на прием. Кабинет находился на пятнадцатом этаже. Я стоял у окна и наблюдал, как внизу, словно муравьи, сновали маленькие фигурки. Я больше не был частью их мира. Люди внизу были живы, у них были дела, которые они торопились сделать, планы на будущее. Что касается меня, то моим будущим была смерть. Я покинул этот муравейник, и я был напуган. Я вспомнил стихотворение «Скорый», цитируемое психиатром Скоттом Пеком (1). В нем говорится о поезде, несущемся на большой скорости через бесконечное пространство Великих Равнин. Пройдет время, и эти стальные вагоны превратятся в груду металлолома, а мужчины и женщины, смеющиеся в купе, станут прахом. «Куда идет этот поезд?» — спрашивает один пассажир другого. «В Омаху», — отвечает тот.

В конце концов, даже если люди не знают этого, даже если они здоровы и успешны, мы все направляемся в одно место. Увы, не в Омаху... Пункт назначения у всех Одинаковый. Единственное различие в том, что другие не думают об этом, а я думал.

Как и рождение, смерть является частью жизни. И моей тоже. Я не был исключением. Так почему же я был так напуган? За последующие месяцы и годы мои пациенты научили меня бороться с этим страхом. Через их опыт я понял, что страх перед смертью — это не один страх, а много страхов. Когда эти страхи исследованы, они становятся гораздо менее парализующими.

Когда я встретил Дениса, он готовился умирать. Ему было тридцать два. Мы были почти одного возраста, и Денис, как и я, был врачом. У него была лимфома, никакое лечение уже не помогало. Не зная, что у меня самого рак, он, должно быть, почувствовал, что меня тронуло его смятение, и он попросил меня регулярно его навещать. Он сказал, что хочет понять происходящее, хочет оставаться в полном сознании, несмотря на страх, даже лицом к лицу с пустотой. По большей части говорил он, а я слушал. Мне казалось, что он понимал гораздо больше меня.

— Первое, что мне помогло, это осознание того факта, что я не единственный, кто должен умереть. До меня внезапно дошло, что все мы находимся в одной лодке. Все эти люди на улице, телеведущий, президент и даже ты, — сказал он, отводя глаза в сторону. — Да, ты тоже умрешь. Не сочти меня за безумца, но эта мысль утешает меня. Судьба, объединяющая нас, означает только одно — что я человек и я связан со всеми другими людьми, со всеми нашими предками и всеми нашими потомками. Я не потерял свой членский билет.

В снах Дениса часто преследовали вампиры — явный символ смерти, которая охотится за ним. Но он всегда просыпался прежде, чем они добирались до него. Однажды сон закончился по-другому: вампиры вонзили зубы в его плоть. Денис закричал и проснулся в поту. Потом он сказал:

— Я не просто боюсь смерти... Я боюсь того, что она будет болезненной.

Мы оба, будучи врачами, мало что знали о смерти. Нам действительно предстоит умереть в муках? Никто не посчитал нужным рассказать об этом в медицинском институте. Чтобы восполнить пробел, мы вместе стали читать книги, в которых ясно описывалось, как тело и ум переходят к смерти (2, 3).

Признаться, я испытал облегчение, когда прочел, что сама по себе смерть не является болезненной. В последние дни умирающему не хочется ни есть, ни пить. Тело постепенно обезвоживается. Нет больше выделений, нет ни мочи, ни стула, меньше мокроты в легких, поэтому нет и боли в животе. Нет никакой рвоты, никакого кашля. Все процессы замедляются. Во рту часто становится сухо, но эту сухость легко уменьшить, посасывая кубики льда или влажную ткань. Появляется усталость, мысли уплывают далеко. Иногда даже возникает умеренная эйфория. Умирающий уже меньше интересуется тем, что ему говорят, он просто пожимает руку, или смотрит в окно на солнечный свет, или слушает пение птиц или красивую музыку. В последние часы у человека может измениться дыхание (появляется то, что называется «предсмертным хрипом»). Затем наблюдаются несколько незавершенных вдохов-выдохов (последнее дыхание) и непроизвольные сокращения мышц лица и тела. Мышцы, похоже, сопротивляются потере жизненной силы. Это никак не связано со страданием — это обычные признаки нехватки кислорода в тканях. После этого мышцы расслабляются, и все заканчивается.

Однако Денис по-прежнему боялся, что его опухоль не допустит такого мирного конца. Ему было хорошо известно, что такое физическая боль. Он успокоился только тогда, когда мы составили детальный план вместе с его онкологом. Денис хотел, чтобы, если в этом возникнет необходимость, ему дали высокую дозу болеутоляющих лекарств. Он понимал, что высокая доза могла привести к прекращению дыхания. Но разве это что-то меняло? По крайней мере, он умрет, не испытывая боли.