Леонид Ушкалов - Григорий Сковорода

Кроме того, Сковорода довольно много занимался переводами. Следует сказать, что он четко различает translatio, то есть дословный перевод, и interpretatio, то есть пересказ, при этом предпочтение отдает последнему. «Переводчик, – писал Сковорода, комментируя собственный перевод элегии фламандского новолатинского поэта XVII столетия Сидеруна ван Госе, – ставит слово вместо слова, как зуб вместо зуба, а истолкователь, как нежная кормилица, кладет в рот своему кормильцу разжеванный хлеб и сок мудрости». В любом случае, философ отнюдь не всегда стремился адекватно отобразить все особенности оригинального текста. Руководствуясь этими принципами, он перевел оды Горация «К Лицинию Мурене» и «К Помпею Гросфу», отрывок из первой книги Овидия «Фасты» («Похвала астрономии»), трактат Цицерона «О старости», пять трактатов Плутарха (сохранился только один – «О спокойствии души») и т. д.

В конце концов, большинство людей знало не столько произведения Сковороды, сколько его жизнь. «И добрая, и худая слава распространилась о нем… – писал Михаил Ковалинский. – Многие хулили его, некоторые хвалили, все хотели видеть его, может быть, за одну странность и необыкновенный образ жизни его…»

Вот один лишь пример. Харьков. Опрятный дом возле Лопанского моста. Принадлежит он Петру Пискуновскому – известному аптекарю, изготовляющему лекарства едва ли не для всей Слобожанщины. В просторной гостиной собралось благородное общество. К Сковороде подходит воспитанный на французский манер господин – убежденный атеист, которого все считают остряком «высшего разряда». «Как жаль, – иронично говорит он философу, – что ты, человек столь хорошо образованный, живешь без смысла, без цели и без какой-либо пользы для отчизны» – «Ваша правда, – отвечает на это Сковорода, – я до сих пор не принес никакой пользы, но смею сказать, и вреда тоже. А вот вы, господин, одним своим безбожием уже натворили немало бед. Человек без веры – это как ядовитое насекомое в природе. Сурок, живя в одиночестве под землей, иногда смотрит со своего холма на прекрасную природу и свистит от радости, и при этом никому не мешает. Наша совесть даже тогда бывает спокойной, когда мы никому не вредим, если уж судьба отвела нам такое место, где мы не в силах принести большой пользы». «Остроумный» господин молча проглотил эту горькую «пилюлю», хотя она, говорят, и не пошла ему на пользу.

Жизнь Сковороды обрастала легендами. И в них он предстает то как обычный чудак, то как гордый философ, но в любом случае – как человек не от мира сего, человек, проникнутый временами сладкой, а временами невыносимой легкостью бытия.

Говорят, например, что однажды возвращался по торной дороге в карете из Воронежа в свое имение Степан Тевяшов. Вдруг он увидел Сковороду, идущего к нему же в гости. Тевяшов очень обрадовался, остановил экипаж и пригласил философа в карету, чтобы продолжить путь вместе. «Так будет, по крайней мере, быстрее», – усмехаясь сказал он. Но Сковорода не захотел. «Нет, мой дорогой, – точно так же с усмешкой ответил философ, – мне не стоит привыкать к каретам. Это не мое. А вы себе езжайте, может, я еще и догоню вас… где-нибудь вон там, на холме». Помещик так и сделал. А в это время набежали грозовые тучи, разразился сильный летний ливень и экипаж застрял точно на том холме, на который показывал Сковорода. Каково же было удивление Тевяшова, когда совсем скоро Сковорода действительно догнал его, причем одежда на нем была совершенно сухой. «Как это тебе, друг мой, удалось спрятаться от дождя?» – спросил господин полковник. «Да все просто. Снял с себя одежду, положил в котомку, а когда ливень закончился, надел снова».

Может, это забавное приключение и вправду имело место, может быть, и нет – хотя бы потому, что Сковорода не любил ходить по большим дорогам, а предпочитал тропинки. Но легенда осталась…

Рассказывали даже о том, как императрица Екатерина II, узнав о глубоком уме Сковороды и его праведной жизни, просила князя Григория Потемкина, того самого, чьей канцелярией управлял Михаил Ковалинский, разыскать философа и пригласить его переселиться в столицу, на берега Невы. Гонец князя разыскал Сковороду, когда тот сидел на обочине дороги с флейтой в руках, а возле него паслась овца хозяина, у которого он в то время жил. И якобы, выслушав гонца, философ ответил:

Эту историю в свое время поведал прекрасный знаток Слободского края и талантливый писатель Григорий Данилевский, ссылаясь при этом на Федора Глинку. А простые люди рассказывали, что где-то под Лысой Горой в Харькове или возле Пан-Ивановки императрица собственной персоной встречалась и беседовала со Сковородой.