Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Почитание множества жертв, погибших в пламени самосожжений, вполне укладывается в общую закономерность, связанную с эволюцией старообрядческих сообществ. В отдельных старообрядческих толках почитание самосожигателей было особенно сильно развито. Так, в середине XVIII в. заметную роль в организации самосожжений сыграли старообрядцы филипповского толка [915]. В их среде самосожжение рассматривалось как проявление величайшего благочестия. Сторонники самосожжений сотворили впечатляющую картину добровольных страданий за веру, которые якобы восхищали даже хладнокровных и безжалостных «гонителей». Так, созданное автором-филипповцем описание смерти отцов Филиппа и Терентия – основателей филипповского толка в старообрядчестве – повествует о мужестве страдальцев и особой, легкой смерти, дарованной им как благословение от Бога. После того, как разгорелся огонь, «не единой из них не скрычал и не зревел, яко вен прежде огня умерли, лехким сном заснули» [916]. Известно, что по народным поверьям быстрая и безболезненная смерть становилась доказательством праведности и грядущего попадания в рай, в то время как долгие мучения человека свидетельствовали о том, что грехи умирающего велики и ему не миновать ада [917]. Вероятно, именно поэтому старообрядческие сочинения уделяют так много внимания описанию последних секунд жизни участников «гари». Как говорилось далее в цитируемом документе, посланный для захвата самосожигателей «афицер», глядя в окно часовни, в которой происходило самосожжение, увидел следующую величественную картину: старец Филипп «стоит во пламени под окном невредим и ризы его целы, и стоял до тех пор, пока не опал потолок» [918].

За самосожжением старца последовали новые «гари», участие в которых приняли его последователи, принадлежащие к филипповскому толку. Здесь снова зазвучали хвалы, описания их стойкости и свершившихся в момент их гибели невероятных чудес. Оказалось, что участники самосожжения полностью избавились от мучений, и смерть стала для них праздником: «И в самом пламени удивительное чюдо учинилося, аки на пиру ликоваху с великою ревностию и усердием» [919]. Свидетельства, оставленные профессиональными противниками старообрядцев, содержат сходные, узнаваемые суждения о филипповцах. Так, протоиерей Андрей Иоаннов пишет о филипповцах: «К самоубийству настолько склонны, что всегда наведываются, где, когда и сколько сожглось или запостилось самовольно» [920]. Историческое повествование о самосожжениях, дополненное легендарными подробностями, почерпнутыми из разных источников, становилось существенным фактором в сохранении памяти о «насмертниках» и могло послужить основанием для новых «гарей».

В дальнейшем, даже в XIX в., старообрядческие наставники вели свою паству на смерть с вдохновляющей мыслью о том, что на месте их гибели появится «священное место, богатое останками мучеников» [921]. С психологической точки зрения их поступки представляются вполне рациональными, хорошо продуманными. Здесь можно сослаться на труды современных специалистов, для которых логическая связь между различными самоубийствами представляется вполне очевидной: «Существует много свидетельств, – пишет Э. Гроллман, – что имитационное поведение играет определенную роль в провокации самоубийств» [922]. В некоторых местностях Европейского Севера России, особенно там, где и поныне живут старообрядцы, почитание погибших в огне страдальцев дожило до наших дней. Так, в настоящее время, в начале XXI в., в Усть-Цильме староверы ежегодно на Троицу и Иванов день съезжаются на место погребения самосожигателей-староверов и правят заупокойные службы. Их имена первыми зачитываются на общих родительских поминальных службах, а также по ним служат субботние поминовения. На одном из деревенских кладбищ, где предположительно похоронены 110 участников «гари», местные жители возвели часовню для регулярного совершения поминальных служб [923].

Свежая благоговейная память об одних «гарях» в значительной мере способствовала организации новых самосожжений. С психологической точки зрения все объясняется достаточно просто: «Заразительность самоубийств до такой степени общеизвестна, что не может никого удивлять эпидемическое их распространение» [924]. Более того, «известны случаи многих последовательных самоубийств в одном и том же месте». В отношении старообрядцев-самосожигателей это наблюдение представляется вполне адекватным. Как пишет акад. Н.Н. Покровский, все самосожжения, происходившие в XVIII в. в Зауралье, «имели между собою тесную связь». Это была цепь последовательных «гарей», инициированных старцами. Старообрядческие наставники, собирая своих родственников и знакомых для самосожжения в верховьях реки Ук, «напоминали им при этом о первой гари на реке Пышме, называли имена общих знакомых, погибших там» [925]. Необходимость упоминать перед самосожжениями о раннехристианских мучениках постепенно отпадала: старцы все чаще говорили о недавних примерах из старообрядческой истории [926]. В некоторых местах самосожжения происходили регулярно. Так, в конце XVII в. д. Поломошная Томского уезда стала привычным местом массовых «огненных смертей»: здесь «за девять лет произошло три самосожжения, 343 человека погибло» [927]. На Европейском Севере России наблюдается аналогичная закономерность. Наиболее известны и неоднократно упомянуты в настоящем исследовании два самосожжения в Палеостровском монастыре, разделенные небольшим временным интервалом. Есть и другие примеры. Второе самосожжение в приходе Яакима (Шведская Карелия) в конце XVII в. стало своего рода отзвуком первого. Спасшиеся из первой «гари» постоянно подвергались гонениям, что и подтолкнуло их к трагическому финалу. Они построили келью между деревнями Меря и Яакима. После очередного прихода ленсмана старообрядцы заперлись в «згорелом доме», возведенном ими в лесу, вероятнее всего, специально для самосожжения, и подожгли его [928]. Сибирские материалы лишь подчеркивают эту общую закономерность. По выражению известного исследователя сибирских «гарей» И.Я. Сырцова, «первыми примерами (самосожжений. – М.П .) раскольники были так увлечены, что наповал лезли в огонь» [929].