Откуда же стали бы раннехристианские группы черпать свои богословские представления, если не из проповеди Иисуса, не из «надежд, идей, символов и терминов, унаследованных напрямую» от него? [564] Цит. по: J. H. Charlesworth, Jesus within Judaism: New Light from Exciting Archaeological Discoveries (New York: Doubleday, 1988), с. 3.
Быть может, пасхальная вера родилась после распятия – но зачата она была раньше. Вера в воскресение Иисуса не сложилась бы, не предшествуй ей вера во всеобщее воскресение.
3. То, что некоторые ученики Иисуса еще до Пасхи были полны апокалиптических ожиданий, вполне согласуется с изначальным исповеданием его «Мессией» (/χριστός). Это слово вовсе не было, как можно прочесть у некоторых современных авторов, «безобидным прозвищем» [565] B. S. Crawford, «Christos as Nickname», в кн.: Redescribing Christian Origins (ed. R. Cameron and M. P. Miller; SBLSymS 28; Atlanta: Society of Biblical Literature, 2004), с. 337–348, цит. с. 347. Сам Кроуфорд признает, что, судя по всему, что нам известно, прозвища давались людям при жизни, а не после смерти, – и не приводит никаких других примеров χριστός как прозвища.
. Очевидное отсутствие этого титула в Q [566] Однако применение к Иисусу Ис 61 в Q 6:20–23 и 7:18–23 превращает его в «помазанного вестника» из Ис 61 (ст. 1:); см.: Allison, Intertextual Jesus , с. 104–114.
или в Евангелии Фомы вовсе не означает, что равенство Иисус = Мессия было «позднейшим изобретением» [567] Слова Бёртона Мэка, цит. по: R. Cameron, «Proposal for the Second Year of the Seminar», в кн.: Redescribing Christian Origins , ed. Cameron and Miller, с. 285–292, цит. с. 290.
. Рим 1:3–4 и 1 Кор 15:3 ясно показывают, что исповедание Иисуса «Мессией» входило в христианство с глубокой древности. Вероятнее всего, что по меньшей мере некоторые, с самого начала исповедовавшие воскресение Иисуса, подобно Петру в Деян 2–3, называли его «Мессией», иначе говоря, облекли его властью эсхатологического царя Израиля [568] Ср. использование слова «Мессия» в CD XII, 23–XIII, 1; XIV, 18–19; XIX, 10–11; XX, 1, 1QS IX, 9–11, 1QSa II, 11–15, 4Q252 фр. 1 V, 1–5, 4Q521 фр. 2 II, 1; 11QMelch II, 18; Пс. Сол 17–18, 1 Ен 48:10; 52:4, 2 Вар 29:3; 30:1; 39:7; 40:1; 70:9; 72:2, 3 Ездр 7:28–29; 12:32, м. Бр 1:5, м. Сота 9:15, Тг Ис 9:5; 10:27; 11:1. См. обсуждение: J. Neusner, William Scott Green, and Ernest S. Frerichs, eds., Judaisms and Their Messiahs at the Turn of the Christian Era (New York: Cambridge University Press, 1987); J. Charlesworth, ed., The Messiah: Developments in Earliest Judaism and Christianity (Minneapolis: Fortress, 1992). При всем разнообразии древнего иудаизма веру в будущего царя из рода Давидова (Ис 11:1–15, Иер 23:5; 33:17–22, Иез 34:23; 37:24) разделяли многие, и слово = ὁ χριστός, как и = «ветвь», в соответствующем контексте, относится именно к этой фигуре (как доказывает и сам НЗ: ср.: 1QSa II, 12; 2 Вар 29:3; 30:1; 3 Ездр 12:32).
– подобно тому как Акива, по свидетельству Талмуда, провозгласил Симеона бар Косбу (Кохбу) «царем-мессией» ( иер. Таан 4:68d; вав. Таан 93b). Каковы бы ни были их точные мотивы, отождествление Иисуса с царем-освободителем вполне согласуется с тем, что мы знаем о христианах из других источников. Любая группа, убеждения которой включали в себя пришествие ὁ χριστός, воскресение его из мертвых и грядущее возвращение для вселенского суда (Мф 16:27, Рим 14:10, Откр 22:12), несомненно, имела апокалиптическую ориентацию. И если (как, по всей видимости, и было) некоторые из веривших в это были учениками самого Иисуса, это аргумент в пользу апокалиптической ориентации его самого: очевидно, они «стали его учениками именно потому, что были с ним согласны» [569] B. Ehrman, Jesus: Apocalyptic Prophet of the New Millennium (Oxford: Oxford University Press, 1999), с. 135.
.
4. В Мк 13, в своей эсхатологической речи, Иисус предсказывает события, которые исполнятся или начнут исполняться в Мк 14–16 – в рассказе о Страстях. Например, звучит пророчество о том, что солнце померкнет (Мк 13:24) – и это пророчество сбывается (Мк 15:53). Предвещается разрушение Храма (Мк 13:2) – и Храм рушится символически, когда разрывается его завеса (Мк 15:38). А если в Мк 13:35–36 Иисус предупреждает учеников: «Бодрствуйте [γρηγορεῖτε]… чтобы, придя [ἐλθών] внезапно, не нашел [εὕρῃ] вас спящими [καθεύδοντας]», то в Мк 14:34 и 14:38 Иисус приказывает ученикам «бодрствовать» [γρηγορεῖτε], а затем приходит [ἔρχεται/ἐλθών] и находит [εὑρίσκει/εὑρεῖν] их спящими [καθεύδοντας]. Эти и другие корреляции между эсхатологической речью у Марка и рассказом о Страстях, которому она предшествует, наводят многих комментаторов на мысль, что кончина Иисуса предвещает или предваряет собой эсхатологическую кончину мира [570] Об этом и последующем см.: D. C. Allison, Jr., The End of the Ages Has Come: An Early Interpretation of the Passion and Resurrection of Jesus (Philadelphia: Fortress, 1985).
.
Такое понимание Страстей Иисуса было распространено в Древней Церкви. В Мф 27:51–53 смерть Иисуса совпадает с солнечным затмением и воскресением мертвых (ср. Иез 37, Зах 14:4–5). Нечто подобное описывает и Иоанн. В Ин 16:21 «мессианские приветствия и радость, сопровождающая конечное спасение народа Божьего… понимаются в контексте Страстей и воскресения Христова» [571] C. H. Dodd, Historical Tradition in the Fourth Gospel (Cambridge: Cambridge University Press, 1963), с. 173.
; а в Ин 12:31 и 16:11 распятие Иисуса оказывается «судом [κρίσις] миру», возвещающим конец царству сатаны. Есть еще и Павел, чье «восприятие смерти Иисуса… столь же апокалиптично, как и надежда на его Второе Пришествие» [572] J. L. Martyn, «Apocalyptic Antinomies in Paul’s Letter to the Galatians», NTS 31 (1985): 410–424, цит. с. 421.
. Распятие – водораздел между прежним злым веком, где правили «начальства, власти и силы», и новым творением, над которым властен лишь мессианский Господь Иисус (1 Кор 15:25–27). Далее, Иисус для Павла – «первенец из умерших» (1 Кор 15:20): убеждение, из которого следует, что эсхатологическая жатва идет полным ходом, что воскресение Иисуса – лишь начало общего воскресения мертвых (ср. Кол 1:18, Откр 1:5, 1 Клим 24:1). Здесь снова кончина Иисуса становится, в определенном смысле, концом всего мира – или началом конца.
Читать дальше