Франко Нембрини - Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Вот почему в завершение цикла наших встреч я попрошу высказаться астрофизика: ведь если это так, то ошибочно все то, что мы представляем себе как самоочевидное, то, о чем нам говорят газеты, телевидение, школа, учителя, университеты, то, что кажется нам настолько само собой разумеющимся, что вроде бы и не требует доказательств: то есть то, что наука противостоит религии, что религиозный взгляд на вещи непременно является иррациональным и антинаучным. Если наша догадка подтвердится, окажется, что существует и другой способ заниматься наукой.

Мне кажется, что от возможности вернуться к целостному взгляду человека на самого себя и на окружающую действительность зависит будущее мира, нашей культуры, потому что, когда наука сходит с ума и больше не руководствуется единым принципом, лежащим в ее основе и представляющим ее конечную цель, она вырождается в чистую технику, где все возможно, а также законно и этично, результаты чего нам хорошо известны.

Мы только что пережили чудовищный ХХ век, и нас ожидают не менее чудовищные вещи в будущем: подумайте о биоэтике, о том, что наука может занять место Бога. Тогда это будет худший из всех видов рабства.

Вызов, который бросает нам третье тысячелетие, заключается в том, сможем ли мы вновь собрать разрозненные фрагменты, сможем ли вернуться к средневековому, к дантовскому, целостному мировосприятию, лежащему в основе и литературно-поэтического, и научного подхода. Если Данте удавалось быть одновременно литератором, поэтом, ученым, астрономом, богословом, то все это потому, что он воспринимал вещи в их единстве. Достоинство Средневековья заключалось в том, что оно воспринимало действительность в ее целостности, через призму религиозного взгляда. Тогда как современная трагедия коренится в разрыве этого связующего единства, когда наука идет в одном направлении, этика — в другом, а человек сходит с ума. Раскололось, раздробилось, разрушилось это единство, и мы теряем все, — пересох источник поэзии и науки, теперь он сводится к технике, конечный продукт которой более нам не подконтролен: это может быть атомная бомба или смерть инвалида от голода.

Необходимо, чтобы кто-то принял вызов третьего тысячелетия, задавшись вопросом, можно ли нам сегодня вернуть это целостное мировосприятие, которое могло бы дать новою жизненную силу и новый источник поэзии и науке, вернуть их на путь познания.

Поэтому стоит проверить, верно ли мое предположение — содержится ли в «Божественной комедии» целостный и всеобъемлющий способ познания мира.

Первый вопрос, который я задам своему другу Марко Берсанелли, — тот же, что я задал ему однажды вечером в баре, обнаружив, что он глубокий знаток Данте: что тебя поразило в Данте? Почему, изучая астрофизику, ты заинтересовался «Божественной комедией»?

Марко Берсанелли:Я благодарю Франко за то, что он меня сюда пригласил. Согласитесь, что я поступил очень смело, приняв это приглашение, потому что вовсе не являюсь специалистом по «Божественной комедии» и Данте. Однако то, что сейчас сказал Франко, не только интересно, но имеет первостепенное значение для меня как человека и ученого. Поэтому то немногое, что я прочитал и узнал у Данте, всегда открывало передо мной бесконечные горизонты. И сегодняшний вечер для меня — еще одна возможность убедиться вместе с вами и благодаря дружбе с Франко в богатстве и глубине, которую можно открыть, перечитывая то, что оставил нам Данте.

Я должен сказать о том, что меня больше всего поражает у Данте. Прежде всего, через все его терцины проходит поразительное внимание к действительности — практически вслушивание, вглядывание в действительность — которое очень родственно моему взгляду ученого, так как профессия ученого невозможна, если не всматриваться, не разглядывать, не подчинять свой разум тому, о чем говорят факты.

Например, в песни двадцать пятой «Чистилища» есть терцина, в которой Данте так объясняет природное явление радуги:

Словно очень влажный воздух раскрашивается в разные цвета, когда сквозь него проходит луч света. Данте уловил принцип физики, лежащий в основе возникновения радуги: отражение микроскопических водяных капелек, в которых свет преломляется и раскладывает волны разной длины на различные цвета. Конечно, он не мог дать детальное объяснение данного закона, но уловил самую его суть. Но более всего поражает единство, с которым этот реалистический принцип физики, основанный на пристальном наблюдении, выражается поэтически: сам воздух расцвечивается красками.