Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Все это так… “E pur si muove!” <���“А все-таки она вертится!”> И все-таки правда, правда в этом негодовании, с которым автор относится к обществу и его быту, узаконяющему разврат в браке.

Произведение могучее. И когда я спрашиваю себя, следует ли запретить его во имя нравственности , я не в силах ответить да. Оболживит меня общий голос людей, дорожащих идеалом, которые, прочтя вещь негласно, скажут: а ведь это правда. Запретить во имя приличия – будет некоторое лицемерие. Притом запрещение, как вы знаете, не достигает цели в наше время. Невозможно же никоим способом карать за сообщение и чтение повести гр. Толстого.

Знаю, что это чтение никого не исправит, что во многих читателях оно достигнет противоположной цели, усугубив еще ту двойственность – негодование на похоть и казнь – с продолжением похоти и зла, раздутого идеала с мерзкою действительностью в жизни. И не разделяю мнение тех, кои готовы возвесть эту повесть на степень какого-то евангелия идеальной нравственности. Тем не менее думаю, что нельзя удержать это зеркало под спудом .

Но думаю, что необходимо, во имя самых основных требований приличия общественного, потребовать некоторых изменений в тексте. Нельзя забыть, что эта вещь будет в руках у всех – у юношей и девиц и будет громко читаться.

Публичного ее чтения ни в коем случае допустить нельзя . Есть слова и фразы положительно невозможные в печати. Я отметил их на поле словом: нельзя . Таковы, напр., фразы о предохранительном клапане . И к чему это? Неужели этим дорожит автор?

Затем – не согласится ли Толстой (или Кузминский – неужели он не поймет?) совсем выпустить XI главу о медовом месяце? Тут есть и фразы скверные и совсем отчаянные рассуждения о продолжении рода человеческого и о воздержании от деторождения. Это нехорошо и фальшиво. Притом невольно думается, что эти рассуждения сходятся с гнусною практикой многих сектантов – и шекеров, и федосьевцев, и скопцов, коих вероучение, быв идеализировано (а ведь к идеализации все способы – даже самый разврат), сводится к тем же рассуждениям. Между тем известно, что в действительности с этой идеализацией уживается и таится под нею самый скотский разврат. Увы! как гр. Толстой, подобно всем сектантам, забывает слово св. писания: “всяк человек есть ложь”. И потому истинную правду и истинный идеал человек должен искать не в своем чувстве и сознании, а вне себя и над собою…

Наконец, мне представляется неприличным выписывать в эпиграфе словесный текст Евангелия. Пусть бы обозначил хоть правильно цитату: Ев. Мат., V, 28, 19. А настоящим, не ложным и не надутым эпиграфом к повести была бы пословица: “ нечего на зеркало пенять, когда рожа крива ”».

Феоктистов Е. М. (1828–1898) – литератор, мемуарист, редактор «Журнала Министерства народного просвещения» (1871–1883). С 1863 г. чиновник для особых поручений при министре народного просвещения А. В. Головине, затем при Д. А. Толстом. Начальник Главного управления по делам печати (1883–1896).

Из письма Е. М. Феоктистову видно, как читал Победоносцев. Обер-прокурор Св. Синода подметил серьезные колебания главного героя повести, Позднышева, который признает, что помимо натуралистического взгляда на брак есть и другой взгляд – как на таинство, но сейчас, т. е. во второй половине XIX в., так на брак уже никто не смотрит. Победоносцев отмечает стремление героя Толстого к покаянию, отмечает, что если бы в сердце героя нашлась возможность признать и свою вину и протянуть руку помощи запутавшейся жене, история этой семьи могла бы сложиться по-другому.

Таким образом, обер-прокурор не потерял способности увидеть произведение большой жизненной и художественной правды – но не согласился с основными нравственными выводами писателя. Именно эта способность, отраженная в письме к Е. М. Феоктистову, является важной иллюстрацией к тем словам В. В. Розанова о Победоносцеве, которые вынесены в эпиграф текущего раздела книги.

К сожалению, мне не до конца ясно, какой была позиция Победоносцева по поводу возможности публикации «Крейцеровой сонаты» после отправки письма Феоктистову. Возможно, его мнение снова изменилось. Нам точно известно, что 13 апреля 1891 г. жена писателя, С. А. Толстая, добилась свидания с императором, который дал разрешение печатать «Крейцерову сонату» только в составе полного собрания сочинений Л. Н. Толстого [332]. Это свидание вызвало большое сожаление со стороны обер-прокурора Св. Синода, который в письме императору от 1 ноября 1891 г. сетует о том, что не знал о намерении государя принять жену Толстого и говорит о пагубном влиянии творчества писателя на умы современников. В этом письме обер-прокурор Св. Синода называет писателя «фанатиком своего безумия», который «увлекает и приводит в безумие тысячи легкомысленных людей» [333].