Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Лизогуб Д. А. (1849–1879) – революционер-народник, один из организаторов группы «Земля и воля», казнен в Одессе.

Рысаков Н. И. (1861–1881) – народоволец, участник покушения 1 марта 1881 г. на императора Александра II, казнен 3 апреля 1881 г.

Письмо Л. Н. Толстого новому государю было послано Н. Н. Страхову с просьбой передать его К. П. Победоносцеву. Самому обер-прокурору Толстой также послал письмо, в котором указывал: «Я знаю Вас за христианина – и, не поминая всего того, что я знаю о Вас, мне этого достаточно, чтобы смело обратиться к Вам с важной и трудной просьбой» [326]. Однако надеждам писателя не суждено было сбыться: обер-прокурор Св. Синода был решительным противником помилования.

«В таком важном деле все должно делаться по вере. А прочитав письмо Ваше, я увидел, что Ваша вера одна, а моя и церковная другая, и что наш Христос – не Ваш Христос. – Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющего расслабленных, а в Вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления».

Когда Л. Н. Толстой узнал о реакции К. П. Победоносцева на свою просьбу и, видимо, о его отношении в целом к казни, он пишет Страхову: «Победоносцев ужасен. Дай Бог, чтобы он не отвечал мне и чтобы мне не было искушения выразить ему мой ужас и отвращение перед ним» [327]. А Н. Н. Гусев сообщает, что Толстой всегда испытывал ужас, «когда ему позднее приходилось говорить или писать о Победоносцеве» [328].

События марта 1881 г. и казнь народовольцев определили характер дальнейших отношений Толстого и Победоносцева, связанных в первую очередь с изданием сочинений писателя в России. Уже в 1882 г., как следует из письма обер-прокурора Св. Синода министру внутренних дел гр. Д. А. Толстому, Победоносцеву было хорошо известно о произошедших изменениях в мировоззрении писателя [329]. Нужно сразу отметить, что Победоносцев отдавал дань таланту Толстого: в одном из писем императору Александру III (1884) он называет писателя человеком умным и с художественной натурой и удивляется, каким образом при этих обстоятельствах тот мог поддаться соблазну сектантской проповеди [330].

В истории Л. Толстого находит отражение очень важная черта характера К. П. Победоносцева – способность серьезно и с вниманием отнестись к явлению, лично ему чуждому. Это черта ярко проявилась в связи с проблемой публикации «Крейцеровой сонаты».

Еще до того как повесть была окончательно отделана, она стала распространяться в копиях, причем особенно интенсивно после первого чтения 28 октября 1889 г. в доме родственников Толстых, Кузминских. Практически сразу после этого чтения были готовы 300 литографических копий, которые мгновенно разошлись по всему Петербургу, с этих копий в гораздо большем количестве были сделаны новые с помощью домашних гектографов (см.: 27, 588). Между прочим, Т. А. Кузминская сообщала С. А. Толстой, что именно таким способом «Крейцерова соната» стала известна государю, государыне, министру внутренних дел П. Н. Дурново и другим лицам. Гр. А. А. Толстая вспоминала по этому поводу: «Трудно себе представить, что произошло, например, когда явились “Крейцерова соната” и “Власть тьмы”. Еще не допущенные к печати, эти произведения переписывались уже сотнями и тысячами экземпляров, переходили из рук в руки, переводились на все языки и читались везде с неимоверною страстностью; казалось подчас, что публика, забыв все свои личные заботы, жила только литературой графа Толстого… Самые важные политические события редко завладевали всеми с такой силой и полнотой» [331].

Первоначально в намерение К. П. Победоносцева не входило читать новую повесть Толстого. Затем обер-прокурор Св. Синода все-таки с ней ознакомился, его реакция на это произведение изложена в письме Е. М. Феоктистову от 6 февраля 1890 г., которое с полным основанием можно назвать программным.

«Что сказать вам, почтеннейший Евгений Михайлович? Прочел я первые две тетради: тошно становилось – мерзко до циничности показалось. Потом стал читать еще (сразу все читать душа болит), и мысль стала проясняться. Только в три приема прочел все – и задумался…

Да, надо сказать – ведь все, что тут писано, – правда, как в зеркале, хотя я написал бы то же самое совсем иначе, а так, как у него написано, хоть и зеркало, но с пузырем – и от этого кривит. Правда, говорит автор от лица человека больного, раздраженного, проникнутого ненавистью к тому, от чего он пострадал, но все чувствуют, что идея принадлежит автору. И бросается в глаза сплошь почти отрицание. Положительного идеала автор почти не выставляет, хотя изредка показывает его проблесками. В начале купец понимает о таинстве, но лицо этого купца двоится, ибо он представлен циником кунавинского разгула. Правда, сам Познышев в одном месте говорит: иное дело если смотреть на брак как на таинство, да кто нынче так смотрит? Правда, в конце видим что-то похожее на раскаяние, как будто Познышев хочет сказать: я виноват. (И подлинно в сущности он виноват во всем, хотя все больше свалено на несчастную жену, которая, может быть, только нежничала с Трухачевским, и от мужа зависело только пожалеть ее и вовремя остановить – не свирепым укором, а ласкою). Итак, независимо от правды фактической, явная фальшь в концепции автора относительно идеи.