Труды Государственного музея истории религии - Труды Государственного музея истории религии. Выпуск 8

Таким образом, фактор этнической напряженности, скорее всего, уже перестал оказывать определяющее влияние на религиозную жизнь центральных районов Ростово-Суздальской земли. Кроме того, к концу XI в. должна была усилиться внутриславянская интеграция: словене и кривичи сливались в единую древнерусскую народность. В этих условиях языческая религиозность переставала являться существенным элементом этнической самоидентификации. Ценности язычества «самого по себе» явно бледнели, становясь социально непрестижными. По-преимуществу, именно это и обусловливало успех христианизаторской работы епископов Исайи и Ефрема и их сподвижников.

Братья Абба Львович и Владимир Львович Гордины относятся к числу самых известных представителей российского анархизма начала XX столетия. Биографические данные о них очень скудны. Оба родились предположительно в 1880-х годах, принимали активное участие в анархистском движении. После революции преследовались Советской властью. Абба Львович в 1924 году эмигрировал в США, жил в разных странах, умер в Израиле в 1968 году. Владимир Львович в 1925 году в советской России попал в психиатрическую больницу, дальнейшая судьба его неизвестна [392].

Еще до революции Гордины выступили в качестве основателей и теоретиков одного из анархистских течений — так называемого пананархизма. Братья популяризировали свою теорию на собраниях в анархистских клубах, в статьях анархистской периодики, в брошюрах. Так, например, в 1918 году ими была издана совместная брошюра «Манифест пананархистов». В это же время вышла другая их работа — книга «Социомагия и социотехника, или Общезнахарство и общестроительство. Ч. I» [393]. Она является самым крупным, обобщающим детищем братьев Гординых, созданным в защиту и обоснование пананархизма. Как видно уже из названия, книга должна была стать началом более объемного, многотомного издания. Приступая к написанию этого обширного труда, Гордины решили начать его не с изложения основ пананархистской теории, а с критики тех, кого они считали своими главными идейными противниками. Использование такого своеобразного приема авторы книги объясняли уровнем развития своих читателей. Гордины считали, что чисто «спекулятивные» вопросы скучны и непонятны большинству населения России, поэтому начинать нужно со «злобы дня», с тех вопросов, которые волнуют и интересуют современных людей.

«…Путь новой истины,— писали Гордины,— требует громадных усилий, громадных затрат, а главным образом, высокого полета и широкого размаха творчества. Это умение подняться над современностью так, чтобы ни одна пылинка не осталась на крыльях. Это путь орла… Стряхнув с крыльев пыль веков, рассеивая, словно туман, вековой обман, просекая, как молния тучу, мрак вековых предрассудков, гений носится свободным к солнцу новой истины.

Этим отличается орел творчества от дятла реформаторства. Но для своих глупых современников, для ничтожных червей трескун-дятел более опасен, чем орел. Вот чем объясняется та небывалая шумиха, которая сразу создается по большей части вокруг мелких людишек-реформаторишек…» [394].

Наиболее опасными лжекумирами современности авторы считали Церковь и большевиков. В оглавлении, помещенном в конце книги, в ее название внесена уточняющая вставка: «Ч. I. Христианство и марксизм»; эти две темы и составили главный предмет обсуждения в трактате Гординых. «Пока человечество не излечится как от буржуазной мерзости, так и от социалистической одури,— нет ему спасения»,— констатировали братья (222).

Положительное изложение пананархистского учения должно было содержаться в следующих частях «Социомагии и социотехники», однако они не были изданы. В результате эта книга Гординых превратилась в самостоятельное издание, показывающее отношение двух видных анархистов к религии, христианству, классовой борьбе, революции и другим реалиям российской и международной жизни начала XX века.

Тем не менее и в первой части своего труда Гординым приходилось обращаться к «спекулятивным» философским вопросам, опираться на анархистские идеи и концепции. Эти теоретические экскурсы оставляют странное впечатление. С одной стороны, они отражают стремление Гординых придать своему трактату основательность и теоретичность, показывают знакомство авторов с историей религии (прежде всего ветхозаветного иудаизма и христианства), философии и науки. Однако благодаря своей противоречивости, эмоциональности, часто недостаточной обоснованности они стоят ближе к публицистике, чем к науке. Авторы нередко трактуют общеизвестные факты и явления с предвзятой, однобокой позиции, вольно обращаются с традиционными научными понятиями, дополняя их новоизобретенным категориальным аппаратом.