Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

Низменный источник всех этих великих бедствий состоит в том, что у людей можно найти восприимчивость лишь к внешнему общению чувственного мира и что они хотят все измерять этим внешним общением и все приспособить к нему. В общении чувственного мира всегда неизбежно взаимное ограничение; человек, который хочет продолжить и расширить свое тело внешним владением, должен предоставить другому простор для того же самого; где один стоит, там граница для другого, и каждый из них спокойно допускает это лишь потому, что он не в силах один владеть миром и что чужое тело и достояние может пригодиться и ему. На это направлено и все остальное: умножение внешнего обладания имуществом и знанием, охрана и помощь против рока и бед, объединение, умножающее силы в борьбе против других – только это ищет и находит нынешний человек в дружбе, браке и отчизне; он не ищет помощи и усиления в деле внутреннего развития, обогащения новой внутренней жизнью. В этом, напротив, его стесняет всякое общение, в которое он вступает, начиная с первой связи в целях воспитания, когда юный дух, вместо того, чтобы получить простор для жизни и усмотреть мир и человечество во всем его объеме, ограничивается чужими мыслями и уже рано приучается к долгому рабству жизни. О, жалкая нищета посреди богатства! Бессильная борьба лучшей души, ищущей нравственности и духовного развития, с этим миром, который вместо них признает лишь право и веление, вместо жизни дает лишь мертвые формулы, вместо свободной деятельности любит лишь правило и привычку, и гордится высокой мудростью, когда ему удается счастливо устранить какую-нибудь устарелую форму и создать что-либо новое, что кажется жизнью, но скоро само станет тоже формулой и мертвой привычкой! Что могло бы спасти меня, если бы у меня не было тебя, божественная фантазия, и если бы ты не давала мне верного чаяния лучшего будущего!

Да, культура разовьется из варварства, и жизнь – из мертвого сна! И они уже налицо, начала лучшего бытия. Не всегда высшая сила будет дремать в потаенном состоянии; дух, одушевляющий человечество, рано или поздно разбудит ее. Если теперь земная культура людей возвысилась над той дикой властью природы, когда человек еще робко бежал от всякого проявления ее сил, – то не большой промежуток может отделять блаженное время истинного общения душ от нынешней детской поры человечества. Первобытный раб природы не поверил бы в это грядущее господство над нею и не понимал бы возвышенных чувств в душе провидца, чающего это господство; ибо у него отсутствовало даже представление о таком состоянии, к которому он не испытывал влечения. Так и нынешний человек не понимает, когда что-либо указывает ему на иные цели и говорит об иных союзах и ином общении между людьми; он не постигает, чего лучшего и высшего можно еще хотеть, и не опасается, что некогда наступит состояние, которому суждено глубоко устыдить его гордость и его косное довольство. Если из того убожества, в котором даже взор, обостренный первыми успехами, едва замечал зачатки лучшего состояния, все же возникло нынешнее прославленное благополучие, – и если среди нашей нынешней хаотической дикости взор, тесно окруженный уже падающим туманом, прозревает первые элементы лучшего мира, – то неужели не возникнет из нынешнего состояния, наконец, сам этот лучший мир, возвышенное царство культуры и нравственности? Это царство придет. К чему мне неуверенно отсчитывать часы, которые еще протекут, и поколения, которые еще пройдут до этого? Какое мне дело до времени, с которым ведь не чувствует себя связанной моя внутренняя жизнь?

Человек принадлежит к миру, который он помогал созидать; этот мир объемлет всю совокупность его желаний и мыслей, и лишь по ту сторону его он – чужестранец. Кто доволен нынешней жизнью и не ищет иной, тот – современник ранних полуварваров, заложивших первую основу его мира; он живет продолжением их жизни, с удовлетворением наслаждается завершением того, чего они хотели; а то лучшее, что они не могли объять, не может объять и он. Так я – чужестранец для образа мыслей и жизни нынешнего поколения, пророческий гражданин грядущего мира, влекомый к нему живой фантазией и сильной верой и принадлежащий к нему каждым своим действием и каждой мыслью. Действия и страдания нынешнего мира оставляют меня равнодушным; лежа глубоко подо мной, он кажется мне малым, и взор легко обозревает извилистые круги его пути. Возвращаясь от всех потрясений в области жизни и науки к одной и той же точке и сохраняя прежний облик, нынешний мир ясно обнаруживает свою ограниченность и малый объем своих стремлений. Все, что возникает из него самого, не может подвинуть его вперед, а лишь движет постоянно в прежнем кругу; и я не могу радоваться всему этому, и никакая благоприятная видимость не внушает мне пустого, обманчивого ожидания. Но где я вижу искру скрытого пламени, которое рано или поздно истребит старое и возродит мир, там я ощущаю трепет любви и надежды, как бы влекомый к возлюбленным знамениям дальней отчизны. И где я стою, там должно быть видимо священное пламя, горящее чуждым светом, – грозное предостережение суеверным рабам современности, для разумеющих же – свидетельство власти духа. Пусть с любовью и надеждой приблизится каждый, кто, подобно мне, принадлежит будущему, и пусть все действия и речи каждого теснее смыкают и расширяют прекрасный свободный союз заговорщиков во имя лучшего будущего!