Дмитрий Узланер - Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Указанный текстовый фрагмент выглядит совершенно посторонним и выбивающимся из контекста исследуемой песни, содержательно посвященной оскорблениям и издевательствам в отношении не Путина, а социальной группы православных верующих. При этом указанный фрагмент, учитывая, что в отношении указанного лица в песне не использованы оскорбительные слова и выражения (в отличие от других лиц, упомянутых в песне), может свидетельствовать лишь о дополнительности и второстепенности мотива совершения акции по политической ненависти или вражде.

Фамилия Путин употреблена участницами акции с высокой вероятностью с целью создать основания для последующего искусственного позиционирования данной акции как выражения политического протеста против власти, против высших должностных лиц и т. д., чтобы выставить себя «узницами совести, преследуемыми властями за критику» и т. п., осознавая возможность наступления ответственности за проведение акции и предвидя наступление такой ответственности. В действительности это известный прием «снятия ответственности», являющийся обычной уловкой [320] Заключение комиссии экспертов (по уголовному делу № 177070). С. 18–19. Скан текста экспертизы был опубликован в ЖЖ адвоката Марка Фейгина: http://mark-feygin.livejournal.com/89127.html (доступ от 16.02.2013). .

Эта же стратегия деполитизации используется прокурором, фактически повторяющим логику экспертов:

Заявления от обвиняемых о политическом мотиве акции несостоятельны. В храме не была произнесена фамилия ни одного из политиков. Анализ песни выявил явную искусственность включения в текст выражения «Богородица дева, Путина прогони!», посвященной именно оскорблению чувств православных верующих. Фамилия Путина упомянута, только чтобы создать предпосылку для последующей попытки позиционировать акцию как протест против высших лиц власти [321] Костюченко Е. Седьмой день слушаний по делу Pussy Riot. .

Та же логика у адвокатов потерпевших. Адвокат Лев Лялин:

Когда я вступил в дело, в моем сознании наступил гражданский перелом. Я понял, что такое гражданская война. СМИ заполнены криками о политике, о политзаключенных: «Девочки не виноваты…». Но политики не было — была грязь! [322] Там же.

Судья в приговоре однозначно солидаризировался с деполитизирующей интерпретацией:

Музыки и пения не было. Было скандирование. Политического мотива не было, лозунгов также не было, были действия, оскорбляющие верующих. В храме так себя вести не надлежит.

Аргументы обвиняемых и их адвокатов о том, что политический подтекст «панк-молебна» игнорировать невозможно, были отвергнуты судом практически безоговорочно. В результате адвокат «Пусси Райот» Виолетта Волкова была вынуждена констатировать:

Суд пытается уйти от политики в криминальную сферу, однако девушек судят не за яркие платья и неправильное крестное знамение — их судят за молитву, и молитва это политическая. Этот гвоздь, к которому грешно повернуться спиной, сейчас забит в конституцию, и она истекает кровью. Церковь превращена в памятник на могиле правосудия, законности и прав человека, которые были глумливо нарушены [323] Костюченко Е. Седьмой день слушаний по делу Pussy Riot. .

А Надежда Толоконникова резюмировала процесс следующими словами: «Нам очень больно. Нас не слышат» [324] Костюченко Е. Дело Pussy Riot: завершен шестой день. .

Как суд, так и следствие стремились лишить «панк-молебен» его самого радикального измерения. Постсекулярный гибрид, связанный с пересечением религиозной и политической сферы, контуры которого просматривались в этой акции, должен был быть уничтожен. Необходимо было разъединить несанкционированное сплетение религии и политики, показав, что в «панк-молебне» не было ничего, кроме ненависти к православию, формальным прикрытием для которой служили какие-то незначительные политическое подтексты. Как «Пусси Райот» разрушали постсекулярный гибрид, созданный российским «десекуляризационным режимом», так и суд должен был уничтожить тот гибрид, который претендовал на то, чтобы стать его альтернативой.

В условиях постсекуляризма религия и политика сплелись, их уже не разделить, однако тут же возникает ряд вопросов: кто контролирует условия этого сплетения? Кто определяет законные каналы, по которым оно может протекать? Наконец, кто может быть признан легитимным действующим лицом в этом новом постсекулярном пространстве?