Рэймонд Браун - Введение в Новый Завет Том II

Хотя можно проследить преемственность между пророческими и апокалиптическими сочинениями [729] Относительно апокалиптики и пророческих сочинений см. В. Vawter, CBQ 22 (1960), 33–46; G. E. Ladd, JBL 76 (1957), 192–200; D. S. Russell, Prophecy and the Apocalyptic Dream (Peabody, MA: Hendrickson, 1994). , некоторые из основных дохристианских иудейских апокалипсисов были написаны в тот период, когда момент расцвета пророческой традиции прошел. В этот период уже в изобилии имелась литература Премудрости, а Израиль соприкоснулся с греко–римской цивилизацией. Эти обстоятельства проливают свет на два аспекта апокалиптики. Во–первых, некоторые утверждают, что жанр апокалиптики сменил жанр пророчества. Это не совсем верно: существуют сочинения, где элементы этих жанров смешаны (что определенно верно и в отношении Откр). Хотя автор Откр и называет свое сочинение «Апокалипсис», он шесть раз говорит о нем как о пророчестве (в начале и в конце — Откр 1:3; 22:19). Более того, в письмах церквам (1:4–3:22) есть элементы пророческих предостережений и утешений [730] См. Hill, NTS 18 (1971–1972), 401–418; M. E. Boring, SBLSP (1974), 2.43–62; F. D. Mazzaferri, The Genre of the Book of Revelation from the Source‑critical Perspective (BZNW 54; Berlin: de Gruyter, 1989). Эти черты привели небольшое количество ученых к выводу, что Откр нужно классифицировать как пророчество, а не как апокалиптическое сочинение. Относительно доводов в пользу того, что правильнее определить Откр (по крайней мере, прежде всего) как апокалипсис см. J. J. Collins, CBQ39 (1977), 329–343; Hellholm, Semeia 36 (198), 13–64; D. E. Aune, ibid., 65–96. Отстаивая мысль о том, что Откр — одновременно пророчество и апокалипсис, Е. Schüssler Fiorenza, Book, 133–156, 175–176, говорит, что письма к церквам написаны по авторитетному образцу Павловых посланий, поэтому в целом это сочинение — пророческо–апостольское письмо, построенное по концентрическо–хиастической модели. Однако у нас недостаточно материала, чтобы определить, была ли Павлова модель письма настолько уникальной, настолько широко известной и настолько авторитетной уже в этот ранний период. . Как замечает Roloff, Revelation 8, в этих письмах слышится самопровозглашение Иисуса Христа, а одной из задач христианских пророков было объявлять общинам волю вознесенного Христа. Во–вторых, между жанрами апокалиптики и литературы Премудрости есть черты сходства. Почти никто не выводит прямо апокалиптику из традиции Премудрости, как это делал Г. фон Рад, однако детерминистический взгляд на историю (разделяемую по числовому принципу) и демонстрация эрудиции иногда свойственны обеим традициям. Например, в 1 Ен 28–32; 41; 69 мы сталкиваемся с детальным описанием различных пород деревьев, интересом к астрономии и высокой оценкой знания как такового. Литература Премудрости существовала в разных странах, и какая‑то часть еврейской литературы Премудрости была основана на чужеземных источниках. Точно так же не только древние семитские мифы о сотворении, но и греко–римские мифы о богах оставили свой отпечаток на апокалиптических образах. В особенности это касается описания зверей и войны добра и зла. Культ богини Ромы, царицы небес, в сочетании с ветхозаветным женским образом Сиона мог оказать влияние на формирование образа матери Мессии в Откр 12.

И наконец, образный язык апокалиптической литературы поднимает проблемы герменевтики. Часто можно выявить исторический рефрен того или иного описания: например, соотнести одного из гротескных зверей Дан или Откр с какой‑то конкретной мировой державой (сирийское царство Селевкидов, Рим). Однако апокалиптические символы могут быть многозначными. Так например, женщина в Откр 12 может символизировать Израиль, рождающий Мессию, но одновременно церковь и детей ее, которые оказались в пустыне из‑за нападения сатаны после вознесения Мессии на небо. (Она может быть и Невестой Агнца, и Новым Иерусалимом, спустившимся с небес в 21:2, но по этому поводу среди ученых наблюдается меньше согласия.) Кроме смысла, вкладываемого автором, апокалиптические символы требуют участия воображения читателей/слушателей. Их смысл полностью раскрывается, когда они рождают эмоции, которые нельзя целиком концептуализировать. Таким образом, идентификация референтов не отдает в полной мере должного убеждающей силе Откр [Е. Schüssler Fiorenza, Revelation (ProcC 31)]. Апокалиптики более позднего периода не правы, считая, что то или иное место в библейских апокалиптических сочинениях означает точное предсказание событий, которые произойдут спустя 1–2 тысячи лет. Однако те, кто так думают, понимают силу воздействия этой литературы лучше, чем исследователи, предпринимающие бесстрастный экзегетический анализ ее содержания с определением точных исторических прообразов.